Вот для иллюстрации пожелтевший листок из архива Бастилии, центральной королевской тюрьмы, полицейского бастиона столицы. В 1741 году полиция ведет следствие о книготорговце Лабарьере, обвиняемом в нелегальном распространении запрещенных произведений. Скупые строки обвинения: «…постоянно имел дела с авторами сочинений такого рода, а прежде продавал произведение кюре из Этрепиньи…» Да, Тирио был явно прав. При этом полиция к 1741 году знала положение дел с Мелье не хуже, чем он. Но и Ламеттри был прав, что множество его читателей, несмотря ни на что, знали Жана Мелье.
Салон барона Поля-Анри Гольбаха был подлинным центральным клубом «философов» Парижа, их умственной лабораторией, целой мануфактурой идей. Среди других философских очагов Парижа это был самый водоворот. Зимой на улице Сен-Рош в Париже, а летом и до поздней осени в парижском пригороде Гранвилле в богатом открытом доме Гольбаха часто встречались главные лица просветительской плеяды. Тут много, жарко и откровенно спорили, выковывая общее и каждый свое мировоззрение. Завсегдатаями были Дидро, Гельвеций, Даламбер, Кондильяк, Гримм, Рейналь, Бюффон, Мармонтель, Нежон, одно время и державшийся обособленно Руссо; приезжали сюда и английские философы и экономисты — Адам Смит, Бенжамен Франклин, Давид Юм. После того как в 1759 году умер энциклопедист Буланже, дом которого, каламбуря, называли «булочной» опасных идей и сочинений, новой «пекарней» служил дом Гольбаха. Здесь находилась его открытая для друзей обширная библиотека. Здесь он сам со своими литературными помощниками Нежоном, Лагранжем и другими не покладая рук готовили к печати разнообразные книги, оставившие глубокие следы в летописи французского просветительства, без устали переводили, редактировали, писали. Иные деятели Просвещения и творцы Энциклопедии, в том числе Дидро, тут и жили подолгу, тут и писали.
За столом, во время прогулок по парку не боялись цензуры, не боялись друг друга, шевелили все до дна.
Так вот, шеф этой дьявольской кухни, глава дома и кружка философской верхушки, был пылким и верным апостолом Жана Мелье. Анализ его книг, не одной, а нескольких, притом важнейших, показывает, что он снова и снова жадно приникал к «Завещанию» и пригоршнями черпал из него. Как усомниться в том, что экземпляр этой рукописи всегда находился в библиотеке Гольбаха?
Из всех «потаенных учителей», какие, по выражению историка Морне, были у просветителей, Жан Мелье был самым бесценным, самым жгучим источником вдохновения единомышленников и друзей Гольбаха.
