Тогда ведущие по знаку заплывшего желтым жиром Гиппонакса остановились.
Рванувшись всем телом к мудрецу, с растрепанными волосами, падавшими на горящие как у волка глаза, с раздувшейся шеей, — Анастасий закричал искривленными губами:
— Ты, который смеешься, ты всех сделал безжалостными! Ты не знаешь, что такое горе, и всем окружающим закрываешь на него глаза. Да пошлют тебе боги разорение, болезнь и рабство, как мне несчастному! Пусть ты, обливаясь потом и слезами, ворочаешь тяжким веслом в трюме корабля, и пусть почаще свистит над тобой бич надсмотрщика. Пусть и ты увидишь, о, Демокрит, как твоих близких отнимут у тебя… на — веки.
Он зарыдал.
— Пусть ты увидишь, как рухнет все, чем ты дорожил, и все милое тебе чужие расхитят на поругание… Но впрочем разве тебе мило что-нибудь и разве ты кого-нибудь любишь?
Своими сияющими глазами смотрел на бешеного мудрец, и улыбка трепетала вокруг его изящных уст.
— Анастасий, страдания и страсти туманят взор и ум, — сказал он, — ты прав, — быть может, несчастье сделало бы и меня глупцом, и чтобы ядовитая стрела страдания труднее могла проникнуть в мое сердце, я люблю всех равно… Друг, — обратился он к Гиппонаксу, — сколько должен тебе человек?
— Три таланта серебра.
— Мое имение стоит меньше, но все — же больше, чем ты выручишь от продажи этой семьи. Возьми то, чем я владею, и пусть человек этот будет свободен.
Тут Анастасий бросился на колени, и радость осветила его измученное лицо, а мы, ученики философа, стали прославлять его.
Демокрит рассмеялся.
— О, граждане Абдериты! Имущество мое невелико, раз я отдал его и уж не могу дать вторично, но вы прославляете меня. Мудрость же неисчерпаема и может утолить мириады страдальцев. Я даю ее всем, и рука моя не оскудевает, но никто еще не благодарил меня за это столь горячо. Вот, теперь и я благодетель, граждане Абдериты, теперь и я утешитель!..
И с громким смехом мудрец пошел к морю. Мы же не решились следовать за ним.
— Но ведь это у вас редкая вещица, — говорил я, рассматривая со всех сторон тонкую фарфоровую статуэтку.
Что за прелесть! Что за нежное миловидное личико! Что за смеющиеся губки и как грациозно прижат к ним пальчик, словно с просьбой не открывать нашей общей тайны маленькому желтому старику, который стоит около меня.
Комната маленькая, темная, заваленная хламом. Он — столяр, обойщик и занимается починкой и продажей старой мебели.
— Откуда это у вас?
— Бог дал, сударь, отвечает желтый старичок, кривя рот.
