Остаток дня я опять провел на пляже — купался, загорал и поглядывал на часы, считая минуты до того момента, когда Одетта поднимется по ступенькам веранды.
Как всегда, ближе к девяти пляж опустел. Я сидел на веранде, волнуясь, как школьник перед первым свиданием.
В начале десятого она вышла из темноты. Едва завидев ее, я вскочил как ужаленный, а когда она поднялась по ступенькам, схватил ее за руки и притянул к себе.
И тут произошло нечто непредвиденное. Она уперлась руками мне в грудь и оттолкнула от себя с неожиданной силой.
— Убери лапы, — сказала она ледяным голосом, проходя мимо меня в бунгало. — Когда я захочу, чтобы ты меня лапал, я скажу тебе об этом.
Меня будто холодной водой окатило. Я вдруг почувствовал опустошенность и отвращение к самому себе. Чуть помешкав, я вошел вслед за ней в бунгало и закрыл за собой дверь.
На ней были зеленовато-голубые брюки и белая блузка со складками. Черные волосы были стянуты на затылке белой лентой. Она сидела на кушетке, поджав под себя ноги, и выглядела очень пикантно.
— Никогда не спеши с выводами, мой мальчик, — сказала она с усмешкой. — Ни одну женщину нельзя принимать всерьез. Прошлый раз меня к тебе тянуло, а сегодня не тянет.
Вот когда на меня нашло прозрение. Я мог бы убить ее, мог бы овладеть ею насильно, но ее слова четко указали мне мое место. Они были как иглы, проколовшие воздушный шарик.
Я сел и дрожащей рукой зажег сигарету.
— Хорошо, что я не твой отец. Вот уж действительно бог миловал!
Она хихикнула, глубоко затянулась и выпустила дым через свои тонкие, словно выточенные ноздри.
— При чем здесь отец? Ведь ты полез в бутылку, потому что я не такая, как ты думал. Ты, видно, вообразил, что я в любой момент готова прыгнуть к тебе в постель. Все вы одинаковы, индюки несчастные, у вас только одно на уме. — Она смотрела на меня с язвительной усмешкой, приглаживая свои черные волосы. — Теперь, когда мы со всем этим разобрались, может, поговорим о деле?
Я даже не подозревал, что можно так ненавидеть кого-нибудь, как я ненавидел ее в тот момент.
Я с трудом открыл портфель и вытащил несколько листов, на которых были написаны вопросы. У меня так дрожали руки, что бумага издавала шелестящий звук.
— Я буду задавать вопросы, — сказал я, с трудом владея голосом, — ты будешь отвечать.
— Не надо огорчаться, мой мальчик. Тебе очень хорошо платят.
— Заткнись! — огрызнулся я. — Оставь при себе свои дурацкие замечания! — Затем я начал обстреливать ее вопросами. Почему она поехала в «Пиратское гнездо»? Что она может рассказать о комнате, где ее держали взаперти? Может ли она описать женщину, которая приносила ей еду? Видела ли она на ферме еще кого-нибудь, кроме этой женщины?
