Джозефина появилась на верхней площадке лестницы.
— Не беспокойся, папа. Спасибо. Я спущусь через минуту. Мелисса предупреждала, что пришлет мне пару новых журналов, там нет ничего важного.
— Ладно. Извини, мне пора. Увидимся позже, моя дорогая, — проговорил отец, возясь с дверной цепочкой.
— Может быть, тебе будет удобнее открывать дверь, если ты сначала положишь портфель? — высказала предположение его дочь.
Поставив одной рукой портфель на пол, а другой отправив в рот остаток тоста, отец сумел-таки снять цепочку и открыть входную дверь.
— Пока, выздоравливай! — крикнул он и вышел из дому.
Джозефина покачала головой.
«Ох уж эти отцы, — подумала она. — Иногда они ведут себя, как малые дети».
Сбросив с себя болезненную томность, она вприпрыжку сбежала вниз по лестнице и схватила коричневый конверт, лежавший на телефонном столике. Наконец-то! Прошло уже два дня после событий на кладбище, и остался всего один день до премьеры пьесы.
Пройдя в кухню, Джозефина заварила свежий чай, поджарила тост, поставила все это на поднос и вернулась наверх, в свою спальню. Она немного приоткрыла занавески, позволив серому, неяркому ноябрьскому свету проникнуть в комнату, и уселась в кресло, чтобы посмотреть, как Мелисса исправила текст.
Почти такая же сцена разыгралась чуть раньше дома у Дженни; сейчас она тоже просматривала пьесу, изучая исправления Мелиссы. Хорошо, что ее подруга догадалась воспользоваться желтым фломастером, чтобы исправления бросались в глаза. Дженни принялась учить новый текст. Что бы ни случилось, она не должна произнести на премьере прежний, уже привычный текст, хотя его и трудно выбить из памяти. Ей следует сосредоточиться и выучить заклинания в том виде, в каком их пересочинила Мелисса.
Тем временем мисс Добсон, находившаяся в школе, в репетиционном кабинете, буквально рвала на себе волосы от отчаяния.
— Нет, нет и еще раз нет! — прокричала она, в очередной раз обращаясь к бестолковому статисту. — Тебе еще не пора уходить со сцены. Ты должен дождаться появления троллей, а после этого можешь катиться на все четыре стороны.
Опомнившись, она попыталась поправить прическу, но быстро поняла, что это бесполезно.
Учительница глубоко вздохнула. Надо было послушаться завуча: ведь он предупреждал ее, что у этой пьесы дурная репутация. Почему она его не послушала? Она упрямо настаивала на постановке, потому что была абсолютно уверена, что эта пьеса будет иметь успех. Ну, и что из этого вышло? Полный конфуз. Все три ведущие актрисы заболели — внезапно и одновременно! И, в довершение ко всему, никому из актеров второго плана не удавалось втолковать, где они должны стоять, когда выходить на сцену и когда с нее уходить. Более того, они не имели понятия, когда и что говорить. Кажется, они вообще не понимали, о чем эта пьеса.
