дружбе могла быть речь — всего лишь три года знакомства. А на двух следующих — то чуть ли не инструкция: «…чтоб прочитал до завтра и сказал о впечатлении…» («Современные истории», МГ, 1969), то семейный комплимент: «Прекрасной Тане и удивительному Чухонцеву от старого знакомца…» («Годовая стрелка», СП, 1971).
Разумеется, и старый друг, и старый знакомец — фигуры речи, и тем не менее, не скрою, мне было приятно получить книги с этими инскриптами.
А тут еще неприятности, последовавшие вслед за публикацией в «Юности» небольшого цикла моих стихов с Курбским и Чаадаевым, из-за которой мне стали отказывать даже в переводах, не говоря о рассыпанном наборе в «Молодой гвардии» четырежды объявленной и четыре года собиравшей предварительный тираж (он собирался по сумме заявок) небольшой книжки «Имя», — я сложил ее после неудачи в «Совписе». Полевой, доверившись своим помощникам и проморгавший публикацию, был в сильном неудовольствии от случившегося и на традиционном празднике в журнале то ли по случаю староновогодья, то ли женского дня подошел, едва сдерживаясь: «Мне из-за тебя вколотили в Цека вот такой арбуз в жопу» — и показал руками. Думаю, Б.Н. был на самом деле лучше, чем хотел показаться, но пост обязывал. Зато Слуцкий меня зауважал.
Обстановка, тем не менее, ухудшалась. Комсомольский вожак Павлов заявил на их съезде, что в то время как международный империализм наступает по всему фронту, проливает кровь невинных детей во Вьетнаме, некто Чухонцев свободно воспевает в стихах изменника родины. Последовали поношения в печати, вызовы куда надо. Шаламов, встретив меня на улице, с усмешкой сказал, что мне повезло: в недавние времена меня бы сперва сактировали, а потом написали, что гражданин Чухонцев искажает историю. Меньше всего хотелось такой известности[1]. Что оставалось делать? Спасло легкомыслие и отсутствие воображения. Я решил не каяться, а подать на издательство в суд, и самое удивительное, что суд этот я выиграл: мне выплатили гонорар за невышедшую книгу. Не знаю, отчаяние или везенье, но я помню только один подобный случай, когда Лидия Корнеевна Чуковская, тоже устав ждать, подала в суд на издательство «Советский писатель» за неиздание ее «Софьи Петровны» и выиграла процесс. Это были годы чересполосные, послехрущевские, но допражские, когда страна только вползала в застой, хотя скрежет гусениц и гарь уже ощущались в воздухе, и, возможно, поэтому комитету по защите авторских прав (был, кажется, такой при ВААПе во главе с одиозной фигурой Н. Грибачева), важно было продемонстрировать заботу о литераторах, для чего они и позволили адвокатам вступиться за попранные авторские права своих членов. Посыл был понятен: не доводите дел до судов, топите котят слепыми! И верно — потом уже никто не мог позволить себе тяжбу с издательством за полной бесполезностью такой борьбы. Впоследствии, когда пронесло, эта история дала повод Б.А. для иронических реляций:
