Вот в этом клубе, с этими дружками X. и напивался каждую ночь, сильно, но не мертвецки, в машину садился сам. И ехал поспать часа четыре, и наутро в башне всегда появлялся вовремя, за полчаса до начала официального рабочего времени. Здоровье внутри совершенно не атлетического тела X. сохранил железное, никогда не похмелялся и никогда — или почти никогда — не пил в течение дня.
Клуб среди бандитских мест не числился, народ там бывал хоть и сильно пьющий, и даже буйный, но к настоящему насилию не склонный. Поэтому у входа стоял всего один охранник, а рамки металлодетектора не было вообще.
Так что с проносом пистолета никаких проблем не возникло бы.
Зато могли возникнуть просто с проходом в заведение. N. был там всего раза три, охранник не мог запомнить его как завсегдатая, а потому обязательно начал бы выяснять — вы куда, к кому, а столик заказывали, а если не заказывали, то мест нет… Конечно, можно было бы и заказать столик, однако не исключено, что в этом случае возникла бы еще одна проблема: служба безопасности «банды» наверняка находится в контакте с администрацией клуба, чтобы не мозолить глаза X., но и контролировать ситуацию, знать, что посторонних ночью не будет. Его фамилия могла бы их удивить.
Тем не менее, вариант с клубом был, в принципе, не хуже, а в чем-то и лучше варианта с офисом, и N. оставлял клуб на тот случай, если в башню просто не пустят — простите, есть указание… Тогда следует заказать на этот же вечер столик, в конце концов, на любую фамилию, вряд ли секьюрити будет проверять документ на предмет соответствия заказу.
* * *
Если бы ему сказали, что все его планы построены на логике сумасшедшего и вообще N. сошел с ума, N., вероятно, согласился бы. N. действительно чувствовал, что в голове его что-то изменилось, изменились даже те неуловимые ощущения, которые всякий человек испытывает, сосредоточенно о чем-нибудь размышляя, — почти неуловимые, но все же ощущения… Однако, вполне осознавая эти перемены как безумие, N., в то же время, никак не мог заставить себя думать по-другому. И его логика в одно и то же время представлялась ему и нелепой, и железно неопровержимой.
* * *
Утром жена позвонила сама. Очень громко — возможно, это усиливала немецкая телефонная связь — и совершенно без интонаций она сообщила, что остается в Германии навсегда. Виза у нее до конца года, на ее счету достаточно денег, и ей уже пообещали, что она сможет помогать нянькам и сиделкам в той работе, для которой не нужна квалификация. N. начал что-то говорить о другом счете, которым она тоже может пользоваться, но услышал в трубке пустоту, а потом гудки.
