— Нет, ты послушай, какой звук! Ему, наверное, падать полезно. Ты, друг, знаешь, грохнись с ним пару раз — такая вещь будет! Или помочь?
Гудилин совсем обалдел: ступеньки ногой пинает, а кругом малыши смеются. Юра говорит:
— Это надолго. Пошли, парни!
Вышли на остановку, он меня по плечу хлопнул.
— Слушай, я с этим дефективным все на свете забыл. К твоему отцу сегодня можно зайти?
Юра уже уехал, а мы с Ваньчиком ещё на остановке постояли.
— Слушай, — говорю ему, — Ваньчик, почему это всякая сволочь в темпе договаривается, а нормальные ребята так в одиночку и ходят? Это ведь Юре повезло просто, что Гудок сегодня один был.
— Ха, — говорит Ваньчик, — нормальные-то, они и по одному нормальные, а этим-то в одиночку никак.
А все-таки здорово Юра Гудилину нос натянул.
В сентябре диктанты устраивать — это только у нас в школе могут. Тут писать как будто заново учишься, а в диктант таких слов натолкают, что нормальному человеку в голову не придет. Я как про завтрашний день подумал, так сразу «русский» в портфель убрал. Сопротивление бесполезно, я по русскому раньше ноябрьских в форму не вхожу. А у меня ещё и по физике сплошной туман образовался. Папа пришел с работы, говорит:
— Напрягайся, отрок.
Хорошо ему говорить «напрягайся» — знать бы как! У нашего физика не угадаешь, к чему готовиться. Вон на прошлом уроке Ваньчику велел свой год рождения в двоичном коде записать. Ну при чем тут физика? Ваньчик всю доску нулями с единицами изрисовал — смотреть страшно. И ведь ничего не скажешь, он нам это дело в прошлом году целый урок объяснял. Записывали.
Папа за дверью кричит:
— Витяй, ты что там, заснул?
Я в коридор выскочил — дядька какой-то незнакомый стоит. Что, думаю, за ерунда, я-то здесь при чем? Потом только увидел: Юра у него за спиной был.
— Вот, — Юра говорит, — Дмитрий Алексеевич, как договаривались. Познакомьтесь.
Тот, который с Юрой пришел, руку папе подает.
— Холстов.
Посмотрел я, как они в комнату пошли, и опять у себя закрылся. Холстов как Холстов. Старше Юры, конечно, а вообще-то, ничего особенного. Я физику отложил, начал по устным готовиться.
За стенкой двумя голосами говорили, потом только папа, а потом такой смех начался, что я взял и вышел.
— Картина следствию ясна, — сказал папа. — Ладно уж, посиди тут, потом доделаешь.
Он, наверное, что-то веселое рассказывал.
— Нет, вы погодите, ещё вот история была, когда меня на практику отправили. Там в лаборатории два остряка были, так чего они мне только в приборах не устраивали… Все проверить хотели, соображает студент или штаны просиживает. Один раз капсюль на двух проводочках в осциллограф подвесили. Как бабахнуло, я уж думал — все, до пенсии за прибор не расплатиться. Потом-то сам разобрался: эти оболтусы здорово меня натренировали.
