— В мире не осталось ни мужчин, ни женщин, ни детей! — неизменно восклицал Агамемнон в каждой ахейской ставке. — Только мы и подлые троянцы. Стоило нам обратиться спинами к олимпийцам, хуже того, обратить против них свои сердца и руки, как боги похитили нашу надежду — наших жен, родных, отцов и рабов.
— Они все умерли? — непременно вскрикивал кто-нибудь в каждом лагере, заглушая страдальческие вопли товарищей.
И ночь исполнялась горестными стенаниями. Пространнодержавный поднимал руки, прося тишины, и выдерживал жуткую паузу.
— Следов борьбы не обнаружено, — наконец изрекал он. — Никакой крови. Никаких разлагающихся трупов, брошенных на потеху собакам и птицам.
И всякий раз, под любым шатром, доблестные соратники царя — матросы, охрана, простые солдаты и предводители, сопровождавшие Агамемнона в плавании, — отдельно беседовали по душам с товарищами по рангу. К рассвету каждый на берегу внял ужасающей вести, и парализующий страх уступил место бессильной ярости.
Вся эта история отлично играла на руку братьям Атридам, втайне желавшим не только возобновить осаду Трои, но и свергнуть самозваного диктатора, быстроногого Ахиллеса. Менелай потирал руки, предвкушая, как через пару дней, если не часов, Агамемнон вернет себе законное место главнокомандующего.
К утру, когда царь закончил дежурный обход лагерей, прославленные военачальники — Диомед, Большой Аякс Теламонид, рыдавший, как дитя, услышав об исчезновении людей с милого Саламина, Одиссей, Идоменей, Малый Аякс, разбитое сердце которого обливалось кровью, разделяя горести земляков-локров, и даже словоохотливый Нестор — разошлись по своим шатрам, чтобы забыться коротким, тревожным сном.
— Теперь выкладывай новости об этой треклятой битве с бессмертными, — сказал Агамемнон Менелаю, оставшись с ним наедине в центральной ставке лакедемонцев, окруженной верными полководцами, охраной и копьеборцами — разумеется, те стояли на почтительном расстоянии, дабы никто не подслушал частной беседы повелителей.
Рыжеволосый Атрид рассказал обо всем: о постыдных ежедневных сражениях между магией моравеков и божественным оружием олимпийцев, о поединках, унесших жизнь Приамида и некоторых героев помельче с троянской и ахейской стороны, и о вчерашнем погребальном обряде. Агамемнон и сам мог видеть восходящий дым от костра и пламя над илионской стеной, исчезнувшие всего час назад.
— Тем лучше, — произнес пространнодержавный, вонзая сильные белые зубы в молочного поросенка, зажаренного на завтрак. — Обидно только, что Аполлон прикончил Париса… Мне не досталось.
