Кранке вытянулся на кровати, подмостив под голову высокую подушку, и читал толстую книгу. В круглых, с металлической оправой очках, под желтым светом лампы он походил на добропорядочного бауэра, отдыхающего после рабочего дня, и сейчас его верная Лизхен или Кетхен придет пожелать ему доброй ночи и нежно чмокнет в лоб...
Эта идиллическая картина почему-то не тешила Валбицына, наоборот, раздражала. Ему хотелось сказать гауптштурмфюреру что-то едкое, но не нашел нужных слов, лишь откупорил бутылку и наполнил бокал. Долго держал его, разглядывая коньяк на свет, словно это была какая-то заморская диковина, наконец сердито хмыкнул и осушил бокал, не глотая, просто вылил в желудок. Так пить он научился еще смолоду у штабс-капитана Лукьяненко, тот демонстрировал это умение в землянках под Брестом, когда стояли в обороне. Потом, во время Брусиловского прорыва, штабс-капитан погиб где-то под Львовом. Наверно, все давно уже забыли о нем, все, кроме Валбицына... И надо же такое, штабс-капитан был награжден тремя офицерскими Георгиями, имел огромный успех у женщин, кажется, его принимал сам император, а все — напрасно, все, оказывается, ни к чему, все забылось, кроме уникального умения пить водку.
Воспоминание о штабс-капитане Лукьяненко потешило Валбицына, и настроение у него немного улучшилось. Растянулся на кровати, погрузившись в воспоминания о далекой молодости. Воспоминания всегда были приятны Валбицыну. Пожалуй, только они да еще алкоголь держали его на свете. Все имущество Валбицына в последнее время укладывалось в один-два чемодана. Сейчас не было даже этих чемоданов, что вовсе не огорчало его, наоборот, ощущение того, что все твое на тебе и весь багаж помещается в рюкзаке и в полевой сумке с разными причиндалами для изготовления документов, раскрепощало, придавало какую-то особую легкость, испытываемую человеком разве что в предвкушении необременительного и приятного путешествия.
Валбицын понимал, насколько призрачными были эти мысли и предчувствия, ведь в будущем ему не избежать неприятностей, даже смертельной опасности, но ничего не мог поделать — какой-то бес вселился в него, будто лежал не в подвале в нескольких десятках километров от обреченного города в окружении врагов, которые, не задумываясь, повесили бы его на первом попавшемся суку, а на обтянутом кожей диване в большой гостиной отцовского имения в Орловской губернии. Там Григорий Николаевич Валбицын имел честь быть предводителем дворянства, и его старший сын Кирилл не сомневался, что такой же светлый путь откроется и перед ним. Потому не очень и докучал себе науками в гимназии, сидел в классах по два года. Наконец терпение преподавателей лопнуло, и даже, его, сына дворянского предводителя, с позором выгнали.
