разбежишься? Устала лошадь, пена хлопьями сыплется, а шагу нет, бредет, качается. Бросил он тогда лошадь, скинул с себя шубу — и бегом! Бежит, а вода его уже обходит. Метров сто пришлось ему брести по шуге вначале по пояс, потом по грудь. Выбрался, однако, на берег. Тут бы и замерз, да ребята недалеко нерпу промышляли, увидели… Потом он говорил, что соленая шуга вполне годится для пыток грешника в аду. Однако, ребятушки, как бы и нам не пришлось купаться, — полушутя-полусерьезно прервал рассказ Фока Степанович. — Давайте-ка рысцой пробежим.
Пастухи попытались бежать, шлепая сапогами по вязкому, как тесто, илу. «Да, действительно, здесь не разбежишься», — подумал Николка.
Прилив все-таки догнал пастухов, пришлось раскатать голенища сапог и брести к берегу по колена в воде. Весь лиман был залит водой, темной и страшной. Она несла на себе мелкие сухие веточки, всякий древесный мусор и хлопья пены.
— Видал, брат? — выбравшись на берег, многозначительно спросил Шумков, обращаясь к Николке. — Прозеваешь — и могила готова…
— Даже яму копать не надо, — поддакнул Худяков, нервно хихикая.
— Напрасно ты смеешься, Худяков, — оборвал его Хабаров. — Николка умеет плавать, он, может, и доплыл бы, а ты ведь плавать не умеешь, в первую очередь пошел бы ко дну…
На следующий день, выбрав момент, когда никого из пастухов рядом не было, Николка попросил Костю рассказать о том, как Аханя убил медведя ножом.
— В позапрошлом году это было, — охотно начал рассказывать Костя. — Фока Степанович нашел берлогу в ноябре. Берлога была еще открытая. Вчетвером мы пошли. Только подошли к берлоге, не успели по своим местам стать, а медведь как выскочит! Аханя ближе всех к берлоге стоял, глазом моргнуть не успели, а старик под медведем уже. Пока мы в медведя целились, чтобы старика пулей не задеть, а старик медведю сердце проткнул и вылез из-под него. Вытер о медвежью шерсть нож, огляделся кругом и вдруг пошел мимо нас куда-то с ножом в руке. С ума он сошел от испугу, что ли? А он, оказывается, к Худякову направился. — Костя тихо засмеялся. — Худяков-то, оказывается, уже успел на маленькую лиственницу взобраться, а карабин внизу лежит. Обхватил он лиственницу руками и ногами, глаза закрыл, висит, как рябчик на талинке, лиственница тонкая, качается. Старик подошел к Худякову, хлопнул по торбасам и говорит: «Ты куда это, дурак, взобрался? Медведь же тебя отсюда легко стащит. Скорей, пока не поздно, полезай вон на ту толстую лиственницу, я помогу тебе…» — Костя опять засмеялся, обнажив крупные, как у бобра, зубы.
