Большое кочевье | страница 61



— Понял, как делать? Протяни весь ремень до самого конца сквозь эти дырочки, потом обратно протяни, потом еще и еще — пока мягкий не станет. Это зарядка тебе. Потом, когда ремень мягкий станет, закруглишь его края ножом, чтобы он круглый стал, как карандаш. Потом соберешь ремень в ровные кольца, свяжешь и подвесишь над дымом.

— А где же дым взять, костер, что ли, жечь?

— Зачем костер? — засмеялся Костя. — Через десять дней, как телята окрепнут, перекочуем мы в Собачью тундру, там вместо палатки чум поставим, в чуме дыму на всех хватит…

— Но это еще не все, парень, — вставил Фока Степанович. — После того как маут прокоптится месяца полтора, ты его будешь еще во всю длину таскать за собой по стланиковым кустам и хвоей натирать, а потом набалдашник для петли из бараньего рога сделаешь. Копченый маут сырости не боится, а от смолы он гибкий и жесткий становится. Хороший маут нелегко, парень, сработать, напотеешься вдосталь.

В этом Николка убедился, едва лишь начал протягивать ремень через дырочки в дощечке.

Сквозь тонкий, побелевший от времени брезент палатки янтарной пылью пробивается свет заходящего солнца. Где-то далеко-далеко протяжно стонет гагара. Чайки, вторя ей жалобными всхлипами, точно жалуются кому-то.

— Однака шибка плохой погода скоро будет, — заворачиваясь в одеяло и слегка покашливая, сказал Аханя, обращаясь к Николке. — Эти гагара, иво мэнэя по-нашему зовут. Иво когда кричит шибко, сразу погода портить будут. Эти птицы все равно как шаман.

Николка закрыл глаза и ясно представил себе: вот гагара, покачиваясь на волнах, вытянула над водой длинную змеиную шею и, широко разинув свой веретенообразный клюв, надрывно кричит в пространство, накликая дождь.

А дождь и правда пошел под утро. Мелкий, какой-то серый и нудный, он все сеял и сеял, почти невидимый глазу, но каждая травинка и каждый листочек уже блестели от сырости.

Через сутки белый сухой плавник на берегу потемнел и разбух и земля разбухла, и сопки, и даже камни казались разбухшими. Пастухи боялись дотронуться до брезента, пригибали головы. В том месте, где нечаянно прикасались к брезенту, тотчас начинало капать.

* * *

После дождя снег на сопках сошел, лишь кое-где на северных склонах и на дне глубоких распадков остались его небольшие полосы. Опять на морской поверхности ослепительно заиграли солнечные блики. На оттаявшей, но еще холодной земле среди бурых мхов и цветных лишайников робко зазеленела трава.

Улита торопливо обезжиривала ножом и древесной трухой растянутую на земле медвежью шкуру — надо успеть хорошенько высушить ее до начала кочевки. Николка заметил, что те отверстия в шкуре, где должны быть глаза, наглухо зашиты красными тряпочками.