— «Здравствуй»? Здравствуй… по-нашему будет: би хатра бый.
Николка запомнил эти слова и решил по прибытии в становище оленеводов так и здороваться с пастухами.
Утром упряжки выехали на подмерзшие оленьи следы. Это была настоящая оленья дорога шириною метров в десять — тысячи оленьих копыт утрамбовали снег, мороз сковал его, и он стал плотным и звенящим. Поверх оленьих следов Николка заметил два лыжных следа. «Наверно, это пастухи гнали стадо», — догадался он.
Выскочив на твердый снег, собаки, нетерпеливо повизгивая, помчались галопом. При такой скорости легко можно было расшибиться о дерево. Гэрбэча, сунув остол между копыльев, с большим трудом притормаживал. Но вскоре собаки устали и перешли на рысь. Гэрбэча выдернул остол и, кивнув на оленью дорогу, сказал:
— Эта оленья шахма. Тут пастухи ночевку делали. Скоро будем догонять пастухов.
Но догнали пастухов не скоро. Оленья шахма все тянулась и тянулась, то расширяясь, то сужаясь, и казалось, что не будет ей ни конца ни края.
Только на следующий день, уже при лунном свете, шахма под полозьями отмякла; рыхло зашуршало — значит, прошли олени совсем недавно — мороз не успел сковать их следы.
Первыми жилье почуяли собаки, они вдруг рванули и, не обращая внимания на предостерегающие крики каюров, помчались галопом. Николка едва успевал убирать ноги от пролетавших мимо лиственниц. Гэрбэча изо всех сил тормозил остолом, предусмотрительно сложив ноги перед собой на нарту.
Николка представлял себе стоянку пастухов из нескольких конусообразных юрт, поэтому был удивлен и раздосадован, увидев всего лишь две обычные брезентовые палатки.
Мохнатые оленегонные лайки встретили гостей добродушным лаем, предусмотрительно держась подальше от злобных ездовых собак. Из палаток почти одновременно выскочили трое мужчин. Каюры, тщательно выбив снег с унтов, вошли в палатку и, здороваясь с каждым пастухом за руку, рассаживались на оленьи шкуры.
В палатке горела свеча, всюду лежали оленьи шкуры. Вверху под потолком висели короткие торбаса, чижи, рукавицы, слева возле входа жарко полыхала печка, на печке в большой кастрюле варилось мясо.
Николка протянул руку ближайшему пастуху, с достоинством сказал:
— Би хатра бый!
Пастух удивленно вскинул мохнатые брови, что-то сказал Шумкову. Тот ему что-то ответил с улыбкой.
«Приятно им, наверно, удивляются, что я на их языке здороваюсь», — подумал Николка и продолжал здороваться с остальными.
Кроме трех пастухов Николка увидел в палатке женщину — она сидела возле печки. Перед ней лежала горка посуды, какие-то мешочки, обрезки камусов, кожаные сверточки. На ней было грязное ситцевое платье неопределенного цвета. В одной руке она держала дымящуюся папиросу, другую руку, с длинной сухой ладошкой, протянула Николке.
