— Вот, — говорит он, — пей сразу, увы, мы не можем спокойно посидеть и выпить, риск слишком велик. — Сам он выпивает полный стакан в три глотка, после некоторых колебаний Яхек следует его примеру. Таке быстро ставит стаканы на место, запирает дверцу бара и со вздохом удовлетворения снова опускается в кресло. Яхек тоже садится, херес жжет его пустой желудок — сегодня утром он так нервничал, что не мог есть. Сейчас ему станет дурно, он сжимает губы, стискивает руки и пристально смотрит на торшер, прислушиваясь к странным ощущениям у себя внутри. Но через несколько минут жжение немного успокаивается, постепенно из желудка по всему телу начинает распространяться приятный трепет. Окружающие предметы приобретают более резкие очертания, напряжение ослабевает и уступает место холодной ясности ума. Он так занят регистрацией изменений в своем организме, что почти не слушает болтовни Таке, ударившегося в воспоминания о прежних временах и пионерском духе, который тогда царил. Яхек тоже обращается к прошлому, ограничиваясь, правда, минувшей неделей — с того мгновения, когда он во время бритья впервые обнаружил у себя новый рот, и до настоящей минуты, когда он на равных беседует с менеером Таке, о существовании которого он неделю тому назад еще и не подозревал. Его страхи и сомнения сменились необузданной дерзостью. А почему бы ему и в самом деле не стать тем человеком, который наведет порядок в иньямбанской шарашке? Ведь не дураки же все эти люди — Фоогт, Бастенакен, Таке? Раз они в нем что-то видят, значит, это не случайность, значит, в нем есть такие качества, о которых он и сам не подозревал, но которые не укрылись от их наметанного глаза. Ну, что за жизнь была у него до сих пор — забитое прозябание, серая обыденность, без всякого напряжения или ответственности. Наконец-то он станет настоящим мужчиной, из тех, с кем нельзя не считаться. А что там говорил Бастенакен насчет женской прислуги? И эта сторона его жизни здорово изменится, уж он не оплошает с черными служанками, ему долго приходилось подавлять свои влечения, но теперь-то он даст им волю. Перед ним мелькают образы голых негритянок с блестящей кожей и твердыми острыми грудками, они задыхаются от восторга перед ним, великолепным мужчиной… Может быть, он будет еще и бить их — кнутом или просто так, это он решит на месте.
Когда Таке предлагает ему совершить второй марш-бросок к бару, он вскакивает и с жадностью вливает в себя полный до краев стакан.
