Потом они навестили скромный могильный холмик под одинокой ивой, печально звеневшей узкими и жесткими, будто из металла, листьями. Дион склонился к мраморному бюсту молодой женщины и долго шептал что-то по-эллински. Если бы Навак знал греческий язык, то сумел бы разобрать следующее:
— Прости меня, Эвия, за то, что не смог я уберечь от злого рока сына нашего Аполлония. Больше никто не принесет тебе по весне цветов и любимого тобою рыбьего супа. Я покидаю родные места, очевидно, навсегда. Спи, родная! Если добрая Тюхэ[34] пошлет мне счастье на чужбине, я найду Аполлония и освобожу его, чего бы это ни стоило. Только одна эта надежда и будет согревать меня в разлуке с тобой.
Их заметили с угловой башни, когда они уже входили в воду. Раздались крики. Вокруг эллина и сирака стали падать стрелы, звонко шлепая по воде. Но смельчаки переплыли реку невредимыми.
Сираки свернули лагерь. Перед тем как тронуться в путь, они подходили к лошадям, ласково говорили им, что возвращаются домой, что просят не обижаться на тяготы походной жизни. И если лошадь отвечала ржанием, дети Волка радовались, принимая это знак согласие и прощение.
Навак подвел к Диону резвого светлого конька:
— Прими подарок от царицы нашей Томирии, достославный…
Умное животное настороженно стригло ушами воздух, приглядываясь к эллину, но, почувствовав уверенные, умелые руки, сразу признало над собой власть нового хозяина.
Последнюю протоку пересекали уже в сумерках. В подступающей темноте Дион увидел вдруг перед собой надвигающийся борт черной лодки. Это была его ладья смерти. Мрачным призраком прошлого проплыла она у него перед глазами и исчезла во мгле. Леденящее дыхание Танатоса, бога смерти, повеяло на Диона.
Толчок в плечо вывел Диона из оцепенения. Рядом ехал Навак. Передние всадники уже выезжали на берег. Лошади шумно отряхивались от воды.
Отряд углублялся в ночную степь.
Уже второй день дружина Томирии двигалась по степи. Боевые кони шли неторопливо, сираки испытывали к ним нежность, как к добрым друзьям, и без нужды не погоняли. К седлу каждого воина были привязаны поводья еще двух-трех лошадей, одна из которых вьючная. В тюках, притороченных к седлу, находится все походное снаряжение сирака: полог для палатки, котел, оружие, запас мяса, вяленая рыба. Туда же он прячет добычу.
И только у Диона один конь. На резвом ксанте[35] деревянное седло, высокое и удобное, с ременными петлями, свисающими по бокам лошади. В эти петли сираки вдевают ноги до время езды, получая надежную опору для ног, и потому они могут крепко держаться в седле, особенно при рубке.
