— Это ваш знакомый, Майер? — раздался ленивый, сытый голос, к Васильчикову подошел полный, краснощекий офицер с маленькими усиками «стрелкой».
— Так точно, господин есаул! — отрапортовал Майер, — разрешив доложить, что курсант Васильчиков учился вместе со мной и прапорщиком Петровским в Петербургском корпусе императора Александра Второго и носил звание капитана корпуса.
— Интересно, — процедил сквозь зубы есаул, — интересно, но невероятно… может быть, вы ошибаетесь?
— Пока нет, господин есаул. Да он и сам не будет скрывать.
— Вы… — есаул с интересом рассматривал лежащего на полу. — Вы… действительно были в корпусе?
— Был, — сказал Васильчиков и сел на шинели.
— Интересно… — улыбнулся есаул.
— А вот и Петровский, — обрадованно проговорил Майер.
В комнату вошел Петровский. Это был все тот же Петровский, хороший, храбрый парень с веснушками на широком лице. Только теперь на нем была грязная гимнастерка и новенькие серебряные погоны с одной звездочкой.
«Как это у них скоро в офицеры производят», — мелькнула мысль в голове Васильчикова.
Петровский, взглянув на Васильчикова, вздрогнул. На его лице отразилось изумление, а затем жалость.
— Ника! — сказал он и подал руку своему старому другу. — Ника! Что за маскарад?
И эти простые сочувственные слова заставили Васильчикова испытать чувство скрытой радости.
— Не маскарад! — произнес он, с трудом ворочая во рту языком, — я действительно курсант… я добровольцем пошел…
— Что ты… Что ты… — почти с ужасом закричал Петровский, и на лбу его показался пот. — Ты шутишь, капитан. Ты большой шутник, капитан!
— Жаль, что один из его товарищей скрылся, а другого угрохали… а то они бы порассказали про эту… шваль, — заметил есаул.
— Значит, один скрылся-таки… вот хорошо, — и Васильчиков почувствовал некоторое облегчение.
Майер, склонив к его лицу свое лицо и гримасничая, плюнул на подбородок Васильчикова:
— Это вам за мордочку, капитан.
Васильчиков хотел что-то сказать, но от жажды язык плохо поворачивался во рту… Он только выдавил из себя:
— Пить.
Петровский дернулся в сторону и быстро налил из глиняного кувшина в кружку воды. Он поднес воду к потрескавшимся губам Васильчикова. Тот жадно припал к кружке.
Он сделал два глотка, и в эту минуту Майер вышиб из рук Петровского кружку.
Кружка со звоном упала на пол.
— Мерзавец, — проговорил Васильчиков.
Тогда его сапогом ударили в лицо. Васильчиков почувствовал, как кровь липкой маской закрыла лицо.
И вот тут-то Васильчиков ощутил злобную, почти звериную ненависть к есаулу, Майеру, даже к Петровскому. И, собрав все силы, последние и уходящие, крикнул торжествующе те слова, которые говорились на митингах там, в далеком голодном Петрограде.
