И все же, что бы ни говорили и ни писали прежде некоторые турецкие и азербайджанские журналисты, я никогда, повторяю, никогда — ни в Париже, ни в других местах, не участвовал в шествиях 24 апреля, посвященных годовщине кровопролития, тем более не занимался поставкой оружия в Карабах и даже не руководил сбором денег для покупки оружия во время войны между азербайджанцами и армянами Карабаха. Я испытываю слишком большое уважение к человеческому существу и поэтому не могу компрометировать себя участием в действиях, которые повлекут. за собой смерть женщин и детей. Это может показаться наивным, но мне больше хочется верить в торжество дипломатии, добра, в разум и совесть людей, хотя дипломатия, пропитанная нефтью, до сих пор давала только отрицательные результаты.
Моя мать, Кнар Багдасарян, обладала даром повсюду находить родственные связи. Возможно, этим она восполняла пустоту и ностальгию по семье, которой у нее не было. Встречая кого‑нибудь из города, где родилась, услышав знакомую фамилию, она тут же вспоминала их дедушку или бабушку. И даже если они были всего лишь соседями, то мгновенно становились чуть ли не ближайшими родственниками. Я обычно называл их своими «родня по заборам»: «Да, да, он был булочник, а может, молочник…» Мать считалась турчанкой, поскольку родилась в Турции, так же как я считаюсь французом. Итак, она была турчанкой армянского происхождения, рожденной в Адапазари от отца — специалиста по табачным изделиям. У нее были два брата и сестра, все трое умерли во время геноцида, Бог знает при каких обстоятельствах. Отец мой, Миша Азнавурян, грузин армянского происхождения, родился в Ахалчке. Армяне из Грузии не подверглись геноциду. Оба были артистами: мать — актрисой, отец — певцом с таким прекрасным голосом, что, услышав однажды его пение, Луиги, модный композитор, который, кроме прочих произведений, являлся автором «Розовой вишни и белой яблони», удивился: «У меня такое впечатление, что в вашей семье голос перескочил через поколение». Мы ничего не знаем о том, как встретились, где и когда поженились наши родители. В то время брачные реестры хранились в церкви и исполняли роль актов гражданского состояния. Увы, наши церкви были разграблены и разрушены… Известно только одно: я никогда не слышал, чтобы мои родители плохо отзывались о современной Турции, они никогда не воспитывали нас в ненависти к ней. Напротив, всегда говорили, что Турция — красивая страна, что турецкие женщины очаровательны, а кухня — лучшая на всем Среднем Востоке, и что в сущности нас многое роднит с этим народом. Если бы не было геноцида или хотя бы признали факт его существования, обида не засела бы так прочно в сердцах и памяти второго и третьего поколения наших людей.
