— Хватит ныть!
— Как же мне не плакать, это моя вина, Адхам, — утираясь, ответила она.
— Я тоже виноват. Если бы не мое малодушие, ничего бы не произошло.
— Я одна виновата.
Рассердившись, он крикнул:
— Ты винишь себя только потому, что боишься, я стану тебя ругать.
Слезы ее тут же куда-то исчезли, и она опустила голову. Спустя некоторое время Умайма промолвила:
— Я не думала, что он так жесток.
— Я знал это, поэтому мне нет прощения.
— Как же я останусь здесь, беременная?! — спросила она с сомнением.
— Придется приспособиться к этой пустыне после Большого Дома. Слезами горю не поможешь. Нам не остается ничего, как поставить здесь хижину.
— Где?
Он посмотрел вокруг, задержал взгляд на лачуге Идриса и с тревогой сказал:
— Нельзя уходить далеко от Большого Дома. Либо обоснуемся поблизости от Идриса, либо сгинем в этой бескрайней пустыне.
Немного подумав, Умайма ответила, будто разделяя его мнение:
— Да. Останемся в поле его зрения. Может, сердце у него дрогнет.
— Горе мне! — вздохнул Адхам. — Если бы ты не разговаривала со мной, я бы подумал, что сплю и вижу кошмарный сон. Неужели его сердце очерствело для меня навеки? Я не буду задираться, как Идрис. Подумать только, я совсем другой, а он уготовил мне такую же судьбу.
— Есть ли где еще такой отец, как твой? — злобно проговорила Умайма.
Адхам бросил на нее острый взгляд:
— Когда же отсохнет твой язык?!
Она не успокаивалась:
— Богом клянусь, я не совершила никакого преступления, нет на мне греха! Если кому сказать, чем я поплатилась, спорю, от удивления у них глаза на лоб вылезут. Не видала я таких отцов!
— Потому что нет на свете человека, подобного ему. Эта гора и эта пустыня — свидетели. Такие, как он, теряют разум, если идешь им наперекор!
— С таким характером он всех разгонит.
— Мы были первыми, потому что мы совершили злой поступок.
— Это не так, — с обидой проговорила она.
— Не тебе судить!
Оба замолчали. В пустыне не было видно ни души, кроме редких прохожих у самого подножия. Яркое солнце посылало жгучие лучи с безоблачного неба, заливая своим светом бескрайние пески, в которых то здесь, то там поблескивали гладкие камни или осколки стекла. До горизонта простиралась пустыня. Виднелась только гора аль-Мукаттам, да с восточной стороны возвышалась огромная скала, застывшая словно голова человека, погребенного под песками. Рядом с Большим Домом стояла приземистая хижина Идриса, сколоченная на этом месте как вызов. Все вокруг вселяло отчаяние и страх.
