Но этим дело не решалось. Черносотенно-буржуазная дума многие запросы социал-демократов не признавала спешными, часто они передавались в специальную думскую комиссию, где запросы мариновались долгое время, а то и вовсе оставались без разбора. Поэтому каждый свой запрос рабочим депутатам приходилось защищать с трибуны, настаивать на его спешном рассмотрении. Речи депутатов печатались в «Правде» и становились предметом жарких обсуждений на заводах и фабриках. Рабочие поддерживали своих депутатов на летучих митингах и собраниях вплоть до забастовок. Так случилось после внесения социал-демократической фракцией запроса о незаконном закрытии профсоюза металлистов в Петербурге. Так было и после запроса о страховании рабочих от несчастных случаев.
Один из первых спешных запросов, внесенных на первой сессии думы социал-демократической фракцией, касался страхования рабочих от несчастных случаев на предприятиях.
23 июня 1912 года правительство издало закон о страховании рабочих, учреждении специальных страховых присутствий и страховых советов. На деле же этот закон не только не улучшил, а даже ухудшил положение со страхованием рабочих. Но даже и этого «благодеяния» царского правительства пролетариат во многих губерниях, по существу, лишался из-за произвола местных властей и фабрикантов.
Долгом социал-демократических депутатов было заявить обо всех безобразиях в страховом деле во всеуслышание с трибуны Государственной думы. Фракция подала в президиум спешный запрос. Выступить в защиту спешности было поручено Григорию Ивановичу Петровскому.
Это была первая речь Петровского в думе. Он ни разу еще не поднимался на эту трибуну, ни разу не стоял с глазу на глаз с огромным залом, заполненным чужими, враждебными людьми. Это было совсем не то, что выступить перед своим братом рабочим где-нибудь на митинге или в политкружке. Там, куда ни повернешься, куда ни глянешь, простые, открытые, с детства понятные лица людей труда, чуткая тишина, ободряющий свет родных глаз, бурные хлопки и крики единомышленников. Здесь, в бюрократической думе, все иное, незнакомое. И яркий свет дорогих люстр, и глубокая, как пропасть, немота президиума за спиной, и нежданно-резкий звонок председательского колокольчика, обрывающего речь на полуфразе. А впереди, перед глазами, шевелящиеся ряды кресел — белые пятна манишек на черных костюмах, густые шевелюры, лысые черепа, блеск моноклей, пенсне и орденских лент; глухое, невнятное бормотанье зала; а когда хлестнешь по нему резкой, напряженной, как тетива, фразой — взрывы ярости, грохот топающих ног, темные провалы разинутых в бешенстве, орущих ртов.
