В снегах родной чужбины | страница 56
Больше ни с кем не сводил счеты. Этого старика караулил двадцать один год. И все ж тот не минул рук Власа.
— Всему свое время. Надыбал гада! — радовался пьяный стопорило всю ночь, что не упустил, не дал возможности стукачу сдохнуть своей смертью.
В тот день Федька вспомнил Ольгу. Это она оставила его без семьи. Из-за нее он стал вором. Но за все годы ни разу не увидел, не встретил даже мельком, не услышал о ней. Судьба будто берегла стукачку от расправы. А уж ее Федька обдумал до мелочей.
В «малине» к нему привыкли. И, зная ершистый норов, крепкие кулаки, не поддевали, не шутили над мужиком, не обжимали на положняке, не подставляли милиции. Теперь в «хвосте» «малины» бегал другой. Федька воровал. Он быстро понял и постиг многие секреты и почерк воров. В чужом городе после удачного дела никогда не напивался вдрызг, всегда оставлял силы для ухода от милиции. Оно и понятно. Не раз случалось той брать воров не в деле, а на хазе либо в ресторане. Не всегда фартовые могли смыться. Расслабившись от удачи, хватали лишку. И тут не зевала милиция.
Федька не хотел греметь в зону. Был осторожнее других. И все же… Убегая из банка вместе с фартовыми, попал в люк, оказавшийся по нелепой случайности открытым. Если б не сломал ногу, успел бы выскочить. Но не повезло. Фартовым было не до него. Никто не оглянулся назад. Федька затаился в люке, прикусив от боли губы. Он думал, что его паденье не заметили. Но… Не тут-то было. Луч света фонаря нашарил его сразу. Сверху тут же послышался голос:
— Попался, скотина! Теперь не смоешься!
Федьку выбили из люка сапогами. В наручниках, под забористый грязный мат втолкнули в милицию.
Все ребра пересчитали сапогами трое мордоворотов. Били лежачего, беспомощного. Такого не делали даже потерявшие всякий стыд и жалость отпетые стопорилы. Даже в зонах, взъяренные фартовые не мокрили суку, если он не держался на ногах до разборки. На такое была способна лишь милиция.
Именно за эту зверскую жестокость убивали их повсюду воры. Даже те, кто по закону не имел права пролить хоть каплю крови, считал для себя за честь и долг — размазать лягавого. Их никогда не считали за людей, тем более — за мужиков.
Когда в зону попадал осужденный милиционер, его в тот же день разносили в куски зэки, даже те, кто не имел ни малейшего отношения к ворам. Потому что всякий осужденный прошел через руки милиции и мстил за свое, перенесенное и пережитое.
Федьку бросили в камеру синим окровавленным комком. Без сознанья и дыханья. Ничего не добившись, не выбив ни единого слова. На нары его положили мужики, которые сидели в камере за избиение жен, мелкие кражи.