Но тихушник, вытащивший Федьку, трясся от ужаса. И отказался спуститься вниз и указать ожившего.
— Сам хиляй туда! Он зенки таращит, паскуда, козел недобитый!
— Навар с него втрое, чем со жмура, снимем за то, что с того света сперли! — весело захохотал второй и вскоре присел рядом с Федькой. Тот понял, что выкопали его кладбищенские воры. Он слышал от сосновских, что такие были всегда. И если в этапе умирал ссыльный, его тоже, случалось, раздевали воры догола.
— Ну, что? Одыбался, падла? — спросил Федьку тихушник и предложил: — Выкатывайся отсюда! И застопорись наверху. Потрехаем малость.
Федька встать не смог.
— Во, отделали фраера чекисты! Жуть глянуть! Хилять не может. Помоги, кент.
Федьку взяли за ноги и за руки, вынесли из ямы наверх.
— Не вздумай смыться! Застопорим — размажем вконец! Канай здесь, покуда мы «пашем», — опустились тихушники в яму.
Вернулись они довольные. Видно, не зря копались средь мертвецов. Быстро забросали яму землей. И только тогда подошли к Федьке.
— Ты кто? — спросили тихо.
Мужик хотел ответить, но закашлялся. Из горла кровавые сгустки полетели.
— Дыхалку отшибли! Гля! Весь зеленый! — Откопавший его тихушник посветил Федьке в лицо зажженной спичкой.
— Давай все отсюда, покуда нас не накрыли. И этого ферта с собой, — предложили из темноты.
Вскоре, подхватив Федьку за ноги и за руки, понесли его тихушники через ночь, подальше от ямы, едва не ставшей могилой.
Где он, куда его несут и зачем, мужик не знал. Услышал лишь короткий стук в дверь и слово:
— Свои!
Потом его втащили в темную избу, куда-то положили. И Федька на какое-то время остался один. Он впадал в забытье, а может, терял сознание. Боли не чувствовал, тела будто вовсе не было. Одна душа. Она покуда видела и жила.
— Эй, фраер, за что тебя отмудохали? — услышал рядом.
— Горлянка у него в отказе. Промочить надо! — подсказал кто-то и, приподняв голову, поднес к губам стакан воды.
Федька пил с жадностью.
— Лафовый чумарик, скоро одыбается. Дайте ему похавать! .
Федьку кормили и поили. Чьи-то торопливые руки сдернули с него провонявшую, запекшуюся от крови одежду, натянули другую. Чистую, будто из домашнего сундука.
— Кто ты? За что тебя жмурили?
На этот вопрос Федька не мог ответить пять дней, пока кровяные комки не вышли из горла.
— Дай ему глоток водяры.
Мужик головой замотал. Отказался наотрез. Испугался задохнуться, захлебнуться кровью, слаб он был для такого испытания.
— Хавай! — макал тихушник хлеб в молоко и совал его в рот Федьке.
