Другой живет во мне, душа другая.
Все отбирая, что дал мне день вчерашний; все подбирая,
что бросил я дорогой. А завтра он присвоит
все, чем сегодня я располагаю.
Его присутствие меня поэтому беспокоит.
(О, как неполно, как призрачно, как мистично
то, что порою мне он возвращает частично!..)
Я человек обычный,
я — человек, идущий
дорогою каждодневной…
Другой — бежит, и в пути далеком
теряется он, влекомый иным потоком.
Живу спокойно. Снимаю
я перед встречным шляпу, всех приветствую, понимаю…
Другого — в бездну тянет.
Он — лист опавший,
звук, в паутине застрявший,
медленных вечеров тишина глухая,
сирена отплывающих пароходов…
Он — одинокие слезы надломленного судьбою,
кошмар ненастной ночи,
машущий платок, платок разлуки,
крик среди молчанья,
мрак, плутающий под солнца лучом палящим,
жгучее пламя в ночи холодной и стылой
(то камельком перекинется греющим, то маяком манящим)…
Он — отпор всему, что приемлю — из трусости и по привычке,
тревога, слетающая с небес, как ветер полночный,
чтобы смутить покой моего уюта.
Он — иронический взгляд, наблюдающий каждый мой шаг,
насмешка
над страхом моим признаться в любви к чему-то.
Иду я себе — обычный среди обычных,
и оставляю в пути, за спиною,
незамечаемые часы — ряд невесомых касаний,
и мечты — пластами породы пустой, по с блеском внутри, нераскрытым,
и беспорядочные клочки стремлений, желаний,
под шагом моим разбитым,
и подвиг, — сожженная полднями пыль моих одиноких скитаний.
Другой — это маленький мальчик, который играет моими
часами, как будто цветными шарами воздушными,
им же надутыми, —
дитя, что играет моими стремленьями тайными,
подвигом распыленным, подвигом, зноем сожженным,
пустыми пластами, куда замурованы пленники, тайные блики блистаний, —
и надежды, мечты невозможные,
