— Было слишком темно. В том месте пути не освещаются; освещение есть только значительно дальше, со стороны будки стрелочника.
— Когда мужчина прошел под фонарем, вы его точно опознали?
— Да, господин председательствующий.
— Он шел по тротуару на другой стороне улицы?
Каду этого вопроса ей не задавал, и Армемье сделал пометку на лежащем перед ним листе. Жозеф, двигавшийся так бесшумно, словно плыл по воздуху, стал за спиной Ломона, наклонился к нему и прошептал:
— Вот письмо. Женщина наказала передать вам его немедленно.
— Та, что пререкалась с полицейским?
— Да.
— Где она?
— Сразу ушла.
Конверт, протянутый Жозефом, был дешевый, из тех, что продаются в бакалейных лавочках сразу по полдюжины. На нем не было ни адреса, ни фамилии, и Ломон, задумавшись, не сразу его распечатал.
— Кто же был тот мужчина, которого вы увидели?
Акушерка как будто ждала этого момента; она круто повернулась к скамье подсудимых, протянула руку и указала пальцем на Дьедонне Ламбера.
— Вот он.
По залу словно прошел электрический ток. Даже Ламбер вздрогнул и провел языком по внезапно пересохшим губам.
— Вы уверены, что опознали именно его?
— Совершенно уверена: на нем был светло-серый костюм, в котором я часто его встречала на улице.
— Он шел походкой пьяного?
— Вовсе нет. Нормальной, как у вас и у меня.
— Куда он пошел, миновав фонарь?
— Должно быть, к себе.
— Могли вы с балкона на Железнодорожной улице увидеть, как он входит в дом на Верхней?
— Конечно нет, и вам это известно. Когда я говорю, что он вернулся к себе, то это лишь мое предположение: он скрылся за углом, значит…
— Газовый фонарь, по вашим словам, находится метрах в тридцати от лестницы?
— Да, так я говорила.
— А на каком расстоянии от той же лестницы находится угол Верхней улицы?
— Почти на таком же. На один-два метра дальше.
— Иначе говоря, газовый фонарь находится на противоположном тротуаре почти на углу улицы. Почему бы человеку, особенно если он торопится, спустившись с лестницы и направляясь на Верхнюю улицу, не пойти кратчайшим путем, по диагонали, вместо того чтобы добираться до газового фонаря и лишь там поворачивать за угол?
Не найдя что ответить, акушерка сухо отпарировала:
— Каждый поступает, как ему заблагорассудится. Не мое дело объяснять чужие поступки.
Ломон вскрыл конверт и пробежал глазами лежащий в нем листок. Две строчки карандашом, почерк, как у первоклассника, в углу жирное пятно:
«Спросите-ка у этой Берне, не теткой ли она приходится молодому Папу».
