— Вспомнил: в Лионе за проезд в товарняке.
— Следствием установлено, что в действительности вы проникли в товарный вагон не ради бесплатного проезда, а с целью похищения груза: у переезда вас ожидал сообщник с машиной.
— Мне же было всего девятнадцать.
Ломон сверился с делом и кивнул головой.
— Правильно. Действительную службу вы отбывали в Алжире?
— Да. Уволился капралом.
— Будьте добры отвечать только на мои вопросы.
— Хорошо, господин председательствующий.
— Когда вы познакомились с Мариеттой Лебра?
— Шесть лет назад в Монлюсоне.
— Что вы делали в Монлюсоне?
— Работал водителем грузовика у Мишлена.
— Она тоже работала на этом предприятии?
— Нет, официанткой в ресторане.
— Сколько ей было лет?
— Тогда?
Наморщив лоб, Ламбер вычислял.
— Восемнадцать.
— Она жила вместе с родителями?
— Родители у нее в Бретани, департамент Финистер.
— Значит она жила одна?
— По крайней мере, когда я с ней познакомился.
Ну, а до того успела пожить со многими.
Ломон случайно взглянул на г-жу Фриссар: она возвела глаза к небу, давая понять, что она обо всем этом думает. Г-жа Фриссар — смуглая брюнетка лет сорока пяти, ужасающе безвкусно накрашенная: рот у нее словно кровоточащая рана. Ее девичья фамилия Крюше; когда Фриссар познакомился с нею, она работала продавщицей в магазине на авеню Гамбетта.
— Вы не сразу женились на Мариетте Лебра?
— Нет, господин председательствующий.
— Тем не менее вы жили, как супруги?
— Мы спали вместе.
— Когда же вы на ней женились?
— Два года спустя.
— Почему вы решили вступить с нею в брак?
— Наверно, потому что она этого хотела.
— А вы?
— Я предпочел бы, чтоб она оставила меня в покое. Тогда я не оказался бы здесь.
По залу прошел шум, стал усиливаться, и Ломону пришлось стукнуть молотком.
— Я прикажу немедленно удалить из зала всех, кто будет нарушать порядок!
В зале восстановилась тишина, а подсудимый, довольно кивнув головой, повернулся к публике, всем видом давая понять, что старался ради нее.
Несколько секунд Ломон просматривал свои заметки. Ему это нужно было отнюдь не для ведения заседания — он прекрасно знал, какие вопросы задаст; если быть честным, он хотел дать присяжным возможность увидеть подсудимого во всей красе и оценить его поведение. Сейчас это казалось ему не менее важным, чем выяснить факты. Если Ламбер не изменит поведения, то всех восстановит против себя, и вины Ломона тут не окажется. Толстяк Деланн, наклонившись, уже пробормотал:
— Циник!
В сорок пять лет Деланн оставался холостяком; ходили упорные слухи, будто он гомосексуалист: действительно, женщин он чурался, предпочитая им общество молодых людей. Вид у него был неряшливый: под ногтями траур, одежда засаленная.
