В такие дни ему было очень досадно, что жена ни разу не видела его в роли председателя уголовного суда. В исправительном суде она бывала, но в уголовный Ломона назначили четыре года назад, когда Лоранс уже не выходила из дому.
Ломон знал, что Дьедонне Ламбер сидит между двумя жандармами на скамье подсудимых, справа, и, стараясь не поворачиваться в его сторону, обводил глазами публику — две с лишним сотни лиц, освещенные тремя свисающими с потолка огромными плафонами. Было очень жарко. В этом зале всегда либо очень жарко, либо очень холодно, и обязательно шипит один из радиаторов отопления. Опыт подсказывал Ломону: скоро он даст приставу знак открыть окна. Открывались, правда, не сами окна, высокие, до потолка, а форточки. Прорезаны они были в самом верху, открывали их, дергая за длинные шнуры, и всякий раз, исполняя распоряжение Ломона, старик Жозеф оказывался в центре внимания публики.
В полной тишине судья Деланн, один из двух заседателей, кашлянул, и Ломон, прочищая горло, тоже ответил ему сухим покашливанием. Это было своего рода вступление, прелюдия. Словно проверяя, все ли на месте, Ломон убедился, что прокурор Армемье сидит в своей красной мантии на скамье обвинителя, и сразу же перевел взгляд на худое лицо Жува, представляющего защиту.
Публика могла счесть, что пауза затягивается. Ломон никогда не умел сразу же открывать заседание; будь это в театре, на галерке уже затопали бы ногами, здесь же по залу лишь пробежала волна покашливанья; наконец, кто-то шумно высморкался.
— Приступаем к назначению присяжных.
В голосе Ломона пока еще не было твердости. Он повернулся налево: там в напряженных позах сидели пятнадцать мужчин и женщин — почти все одетые по-праздничному.
Секретарь суда начал перекличку; голос его тоже не набрал еще силу, и какой-то старик крикнул из глубины зала:
— Громче!
Голос секретаря поднялся тоном выше.
— Весперо, Юбер-Жозеф.
— Здесь.
— Роше, Жан-Марсель-Огюст.
Встала женщина и протянула секретарю бумажку — свидетельство о болезни.
— Патине, Розали-Катрин.
— Здесь.
Люди в зале, должно быть, думали, что Ломон рассматривает их, на самом же деле взгляд его пробегал по лицам, не задерживаясь ни на одном.
Звучали все новые и новые имена. Когда список был исчерпан, судебный пристав приступил к жеребьевке присяжных и первой прочел фамилию одной из женщин.
— Заявляю отвод! — объявил Жув.
Чуть позже он дал отвод еще одной женщине, а прокурор — Гастону Руле, владельцу двух самых больших кинотеатров в городе.
