Это еще больше бросилось в глаза, когда министр обратился к Курту. С ним он поздоровался с прежней приветливостью, протянул руку со всей теплотой и сердечностью, на какую только вообще был способен, запротестовал против почтительного «ваше превосходительство», с которым обратился, было к нему молодой офицер.
— Оставь это, Курт. Я как был, так и остался твоим дядей Гоэнфельсом. Ты слышишь, я говорю тебе «ты», и ожидаю от тебя того же.
Это была демонстрация в самой резкой форме, и она была как следует понята. Понял ее и Зассенбург. Он бросил полуумоляющий, полунетерпеливый взгляд на противоположный конец палубы, где были поставлены ширмы от ветра. Сильвия оттуда наблюдала сцену встречи, не показываясь. Через некоторое время она сочла, наконец, нужным появиться.
Бернгард стоял спиной к ширмам, разговаривая с принцем, когда сзади зашуршало дамское платье, и чей-то голос проговорил:
— Поздоровайся же и со мной, кузен Бернгард!
Он обернулся и порывисто, почти испуганно отступил на шаг назад. Обращенные к нему слова не оставляли сомнения в том, кто был перед ним, но его глаза неподвижно, с недоверчивым удивлением остановились на молодой родственнице. А она засмеялась тихим, задорным смехом и воскликнула:
— Право, папа, он не узнает меня! Неужели ты совсем забыл Сильвию?
Бернгард все еще стоял неподвижно… Сильвия? «Маленькое, безобразное существо», «жалкое создание», жизнь которого оберегали, как слабо мерцающий огонек, и вдруг! Перед ним стояла стройная девушка в белом батистовом платье. Из-под маленькой дорожной шляпки густой волной падали иссиня-черные волосы, на фоне которых еще больше бросалась в глаза белизна ее кожи. Черты лица, легкий румянец на щеках, тонкие темные брови — все было таким нежным, каким бывает только в ранней молодости, когда девушка напоминает полураспустившийся бутон. Это лицо с первого взгляда притягивало как магнит. Трудно было сказать, в чем именно заключалась его прелесть, но его чары действовали неотразимо. Из-под длинных черных ресниц смотрели большие загадочные глаза. Они были неопределенного цвета: иногда казались матово-голубыми, иногда — глубокими темно-серыми; их взгляд был какой-то затуманенный, и, тем не менее, в нем как будто таился страстный огонь. Эти глаза ничуть не гармонировали с лицом девятнадцатилетней девушки; в них не было и следа наивности и безмятежного спокойствия молодости, но они были невыразимо прекрасны.
Молчание Бернгарда продолжалось всего несколько мгновений; он выпрямился и ответил:
