Это было равносильно светопреставлению. Страх перед духовным наставником, перед силой богатого смяли возбужденные и озлобленные. Смяла жажда. Пир стоял на террасе и махал руками, призывая правоверных к благоразумию, предостерегая их от необдуманных поступков. Его не слушали. Люди торопились к колодцу, где хранилась живительная влага.
Колодец ишана был страшно глубоким, дна, во всяком случае, никто не видел, оно терялось где-то в прохладной темноте. Не увидели его и сейчас. Облепили кирпичное кольцо десятки любопытных, перегнулись через барьер и замерли в недоумении.
— Тихо! — крикнул кто-то. — Откройте уши, если вода есть в колодце, мы ее услышим.
Желание обнаружить воду было настолько велико, что толпа сразу онемела, словно люди проглотили языки.
Минуту или две царила тишина, потом самый чуткий из жаждущих неуверенно произнес:
— Журчит, кажется…
— Тсс… В самом деле журчит.
— Вода, вода! Есть вода! — зашумели все радостно. — Скорее веревку!
Веревки не оказалось. Длинной веревки, с помощью которой спускали в колодец ведро и поднимали его обратно наверх, не было на обычном месте.
— Эй, где веревка?
— Ведра с кольцом тоже нет!
— Вот до чего доходит жадность ишана — богом созданную влагу отнимает от людей.
— Ишан верно жаден. Может, попросим ишаниху, у женщины сердце мягче — мать все-таки!
— Э-э, птенец делает то, что видит в гнезде. Не от нее ли ишан впитал все худшее. Небось материнское молоко было с ядом.
Так рассуждали огорченные джизакцы, стоя у колодца и мечтая о воде. И не было в их словах ни уважения к важному человеку в городе, ни страха перед святостью его сана. Вообще ничего не было, кроме злости.
Я не понимал этих людей. Как могли они нарушить запрет, как посмели ворваться в дом ишана и поносить его всяческими словами? И главное, почему бог не покарал их? Первое сомнение, ровно искра, вспыхнуло в моей голове. Вспыхнуло и принесло с собой недоумение. Значит, можно! Можно отворить калитку, растоптать все преграды, смело крикнуть духовному наставнику, что он лжец и обирала. Теперь подобный вывод может показаться наивным, а сомнения ничтожными. Тогда, более полувека назад, мое открытие было грандиозным. В мыслях мальчика, носящего косичку в честь святого Шахи-Зинда, недавно прикрепившего к тюбетейке заклинание ишана, произошел целый переворот. Впервые он убедился в беспомощности святого пира, в слабости богатого человека. И пораженный этим открытием, я стоял посреди двора подобно заколдованному джейрану, который обрел дар речи, но боится произнести слово, так как считает, что при первом звуке превратится в песок и будет унесен ветром.
