Отец Толстяка молча слушал. Наконец он сказал:
- И все же в наших причудах есть смысл... я знаю точно, почему я занимался всю жизнь измерением глубины лесного озера. Я знаю, что когда я все-таки достиг дна, я вступил в связь с тем царством, о котором знали и говорили многие, но не многие достигали его по- настоящему. В то царство не может проникнуть ни один луч солнца... Я достиг чего искал! - закричал он, а затем, как-то зловеще усмехнувшись, взглянул в сторону Толстяка, почти влипшего в темную стену подвала, и сказал: - Да, я достиг чего искал. Теперь я защищен от ядовитых укусов змей, от веры и надежды, могущих жить лишь при свете. Я познал это по толчку, ощутил это в сердце, когда коснулся дна лесного озера... Он, тот о ком ты не говоришь, Том, но кто присутствует во всей твоей жизни, - он явил мне тайный свой лик!
- Твоя душа изранена, - тихо произнес Том, не глядя на своего собеседника.
- А твоя, Том?.. Я хочу сказать. Ты ведь помнишь, когда-то был священником. Ты прекрасно понимал людей... прекрасно рисовал... реставрировал фрески, но потом... что-то случилось и с тобой... тоже. Том... В твоих картинах стали появляться какие-то синие пятна, какие-то тени, фосфорические цвета...
Том Санди ничего не ответил. По-видимому, он созерцал развертывающуюся перед ним картину. Картину, рождавшуюся в его сердце. Затем он снова сел и, неподвижно уставившись в одну точку, разглядывал сорванный лепесток клевера, стал говорить, почти не переводя дыхания:
- Ты ошибаешься в одном... Я никогда не был священником... Уже в юности темное влечение отвлекло меня от этого мира - целыми часами я ощущал, как лик природы на моих глазах превращался в ухмыляющуюся дьявольскую рожу... Горы, лес, озеро, небо, даже мое тело казались мне стенами темной тюрьмы... Мне кажется, ни один ребенок не испытал того, что ощущал я, когда тень проходившего мимо облака, затемнявшего солнце, падала на луг. Уже тогда мною овладевал страх... Мне казалось, что чья-то рука внезапно сорвала повязку с моих глаз... Я пил, стал беспробудно пить. А вскоре, возвращаясь с похорон моей матери, я потерял свою душу... Было полнолуние... Да... Тогда я заглянул по-настоящему в иной мир, тоже таинственный, но другой... Он был наполнен предсмертными муками крошечных существ, которые, скрываясь в травах и корнях, терзали друг друга в порыве немой ненависти... В тот миг я ощутил, что я точно такой же... алчный... жадный... глухой и жестокий... Все то, что я чувствовал раньше, что пытался воплотить в своей живописи, оказалось... просто... сплошным паучьим коконом... - Том усмехнулся и закрыл лицо руками. - Я не мог спать... не мог думать... Я стал бормотать только одну фразу: «Боже, избавь нас от лукавого... » Но видел только его... Маленького, горбатого, с гнилыми зубами, требующего от меня золото... золото... золото... Я знаю, что он убьет меня... я чувствую его приближение. Ведь я уже практически мертв... да я мертв... столько лет... я не брал в руки кисть. Я - паук... паук, погребающий себя заживо.
