А сыну нужно было то и се, и он стал приставать к отцу, говорил, что сказали купить учебник, и надо новые кроссовки, и надо куртку другую, дай столько-то. И опять: велели сдать столько-то. И джинсы мне нужны не эти, а такие.
Раньше все покупала ему мать на оптовке, но вдруг, видимо, этот источник иссяк.
Отец, который был небогат и к тому же регулярно посылал своему вдовому папаше (и первому сыну-студенту) в провинцию небольшие суммы, да и за квартиру надо было платить и еду покупать, мало того, он регулярно, получив зарплату, ходил в книжный и возвращался радостный с пакетом книг, старинная привычка, он и сыну читал вслух, когда удавалось,— так вот, в воспитательных целях отец нарочно съездил на рынок узнать, что случилось, почему бывшая жена перестала снабжать ребенка (по справедливости, это как бы были с ее стороны алименты), и потом, вернувшись, папаша дождался сыночка, который, как обычно, явился от матери сытым, прокуренным и презрительным, и стал объяснять ему, что видишь что: из-за пьянки твою маму уволили, и она теперь работает посудомойкой в том же кафе, там же, на рынке, в грязной забегаловке. Стоит качается над раковиной, где свалена посуда. Вот к чему приводит гульба, понял?
Парень вскочил и ушел на ночь глядя, побежал, видимо, опять к мамаше, отец ведь не знал, что она все равно каждый вечер притаскивает домой для сынка кульки с едой, котлеты и жареную картошку, пирожки и даже заветренную красную рыбу, и это опять каждый вечер пир горой — а грузчик приносит бутылку.
Потом-то он все узнал, когда сын потравился. Мать позвонила, забирай Лешку, заболел живот, надо врача вызывать, он тут не живет.
Отец, придя туда, увидел, что у его бывшей жены все осталось по-прежнему, пьяный сожитель, дым, кислый запах, гости, друзья, которые, видимо, не переводились, праздник каждый вечер и — главное — на столе рядом с бутылками в большой тарелке какие-то мятые и запачканные кетчупом пищевые остатки.
— Ты его этим кормила?— спросил отец.— С ума сошла, это же отходы! Объедки!
А мать завелась и закричала, иди езжай откуда явился, к себе в Мухосранск, еще выступает, это там моя твоя квартира. И все вокруг заржали в поддержку.
Сын вообще не раз с язвительной улыбкой спрашивал у отца, а чья наша квартира? «Общая,— недоуменно отвечал отец,— нам с мамой дали вместо комнатки в коммуналке»,— и, провидя причину такого вопроса, добавлял, что так бы маме ничего не дали, но мы женились, и родился ты, и нас стало трое на десяти метрах, поэтому нас и поставили на очередь.
