Люди стояли группками, двигались, разговаривали. И как-то странно выделялась из всего этого одна женщина неопределенных лет в плаще с красиво уложенными волосами, неподвижно, скульптурно стоявшая в некотором отдалении.
Рахманин решил подойти к ней и заговорить. Он подшагал, стараясь не шуршать травой, и спросил:
— Вы не знаете, отчего загорелось?
— Что? — повернулась она.
И Рахманин отпрянул, потому что ее лицо оставалось красным, несмотря на то, что она отворотилась от огня. Она закрыла лицо рукой в красной перчатке и быстро пошла в сторону от пламени и бешеных искр. Кажется, в сторону кладбища.
Утром директор принес Рахманину стакан чая и хлеб с маслом.
— Вы будете разговаривать с детьми Крючковыми? — спросил он.
— Конечно, я ведь для этого приехал, — ответил Рахманин. — Будем говорить.
— Они здесь, за дверью.
— Минуту, я только побреюсь.
Рахманин сразу вспомнил, где его бритва, и сказал директору, что бриться не будет, потому что решил отращивать бороду.
Он позвал ребят. Они вошли и сели на диван, но сидели не сгибаясь, прямо, как на лавке.
— Прочитайте, это, ребята.
Виктор протянул им гранки статьи.
Дети стали читать. Они долго не отрывали глаз от смятой газетной страницы и, казалось, прочитали ее раз двадцать. Видно, им не хотелось начинать разговор.
Рахманин спросил:
— Как вы думаете, можно поймать Красную Руку?
— Нельзя, — сказала девочка.
— Можно, — сказал мальчик. — Надо поставить фотоэлемент с пистолетом.
— Интересная мысль, — сказал Рахманин. — Ты утром проснулся, чтобы на работу идти, поднял голову от подушки, и пистолет как ба-бах тебе прямо в нос.
— Надо фотоэлемент настроить на красный цвет. Человеку ничего, а Руке будет плохо.
— Хорошо, — согласился Рахманин. — А как мы узнаем, что Рука туда придет?
— А там всегда Красное Пятно появляется, — сказал Вася.
— Так, может быть, лучше в Пятно стрелять? — спросил Рахманин.
— Люди пробовали, — ответил Вася. — Не вышло.
— Кто пробовал?
— А как же? Следователь Василенко из милиции и пробовал.
— И что получилось?
— Ничего не получилось. Его задушили, а на стене дырки остались.
— Откуда ты все это знаешь?
— Не знаю… У нас все это знают.
— И ты знаешь? — спросил Рахманин Люсю.
— И я, — кивнула она головой.
— А вы сами Красной Руки не боитесь?
— Нет, — подумав, ответили ребята.
— Я боюсь, — сказал до сих пор молчавший Александр Павлович.
Вот уж этого Рахманин никак не ожидал. И то, что ребята «пострадавшие» от Красной Руки, ее не боятся, а Молоко боится, придавало сказанному странную убедительность.
