А может, все дело в том, что я постоянно хожу голодная и нахожусь на грани обморока? Я съела столько овощей, что сама превращаюсь в овощ. В зеленую водоросль. Или папайю.
20 марта
Я все время смотрю на руки Марси. Она живет в Сан-Франциско и, наверное, ровесница моей мамы. Одна из тех, кто появился на свет в эпоху беби-бума в богатенькой семье, а потом стал хиппи. У нее на руках куча золотых браслетов и кольцо с огромным бриллиантом, а говорит она так, как люди, которым годами промывали мозг всякой эзотерикой. К примеру, на днях, проведя рукой по густым серебристым волосам, она заявила, что не хочет изображать из себя опытную, но, мол, я пойму, как важно задействовать мулабандху, когда у меня будут дети.
— Мое сексуальное благополучие зависит от внутреннего самоощущения, особенно в моем возрасте, когда легко поддаться паттернам страха по поводу старения и смерти. Практикуя мулабандху, уже не нужно каждый день делать упражнения Кегеля. Не хочу изображать из себя опытную, но девушкам твоего возраста не понять, как важно иметь тугое женское место.
И знаете, она права. Если честно, я вообще никогда не думаю о женском месте, если в этом нет суровой необходимости. И «женское место» — это еще хуже, чем йони.
Но, в принципе, Марси милая, хоть и немного бесит меня своими опытными советами. Однако, глядя на ее руки, я хочу плакать. Сегодня за обедом они притягивали меня как магнит. Марси разговаривала с Ларой и смеялась, но ее руки, сложенные одна поверх другой на белой скатерти, казались такими одинокими. Кожа пальцев высохла и покраснела, как будто она слишком часто моет руки, на тыльной стороне ладоней появились солнечные пятна, или, как их еще называют, старческие пятна, а кожа на костяшках, вокруг сухожилий и вен совсем запала.
Такие руки бывают у людей перед наступлением старости. Это предпоследняя ступень.
А ведь она — мамина ровесница.
Как подумаю о том, что моих родителей ждет старость, сразу хочется умереть первой, чтобы не видеть этого.
А как подумаю, что когда-нибудь мне будет столько же, сколько маме сейчас, тут же усталость накатывает.
Но что, если ничего не изменится? Что, если и в пятьдесят пять у меня будет такое чувство, что жизнь только начинается?
Я боюсь все потерять. Боюсь, что жизнь закончится прежде, чем я успею понять, что к чему. Боюсь умереть, так и не поняв, зачем я здесь, что все это значит. Умереть, не прожив хотя бы одного мгновения, ощущая себя частью этого мира — его уникальной частью.
