Лу по-прежнему поет католические мантры, и я теперь пою их вместе со всеми, губами проговариваю: «Kyrie Eleison», а в уме повторяю: «Баньян Элейсон». Смилуйся над нами, баньян. Короче, превращаюсь в язычницу. Это Индра велела мне так думать о Боге. Сама она называет Его «великим цукини». Я ей на это ответила, что одно плохо: ее Бог-кабачок — фаллический символ.
13 марта
Сегодня снова застала Джессику за любимым занятием (рыданиями), только на этот раз она сидела на веранде в свободных хлопковых штанах и белой майке и слушала свой желтенький плеер. Я только что встала с кровати, где отдыхала после плотного обеда из зеленых водорослей и ферментированных соевых бобов, и, выйдя на солнце, прищурилась и не сразу привыкла к яркому свету. Потом села на корточки и положила руку Джессике на плечо. Я знаю, что она так «перерабатывает эмоции», но все равно боюсь, когда вижу, что она плачет, — вдруг это что-то серьезное?
А ведь забавно на самом деле: эмоции — это всегда что-то серьезное. Джессика «перерабатывает» свое детство и отношения с родителями. Обнаружив что-то особенно бередящее душу, она кричит от радости, как будто только что наткнулась на уродливое, но бесценное доисторическое ископаемое. Она мне призналась, что ей снится сон, в котором она занимается сексом с собственной матерью при помощи пениса, взятого у сестры (она называет его «лингам»), и заявила, что этот сон — «напоминание о подавлении моих собственных чувств, подавлении, через которое все мы должны пройти, если хотим жить в обществе. Но как далеко уводит нас это вынужденное подавление от нашей первобытной сущности! От нашей животной сущности!»
— Все это вовсе не значит, что я хочу заняться сексом с матерью с помощью лингама моей сестры, — добавила она. — Я хочу любить свою мать и свою сестру! — восклицала она, словно декламируя заученное стихотворение. — Хочу, чтобы мы все любили друг друга.
— Я тебя понимаю, — ответила я.
Однако в тот день на веранде я занервничала, увидев ее слезы, поэтому и коснулась ее плеча. Она открыла глаза.
— Ой, это ты, — сказала она слишком громко, потому что была в наушниках. — Слушаю лекцию своего учителя о лингаме и йони и вспоминаю Индру и Лу. — Она вздохнула. — Какая замечательная лекция!
— О чем она?
— О четком распределении ролей между полами. — Джессика утерла подбородок, смахнув несколько повисших на нем слез, и принялась разглядывать свою ладонь, как будто слезы были чаинками. Потом заговорила, по-прежнему изучая руку: — Видела вчера Индру и Лу на рисовых полях?
