Когда я наконец отдышалась и поднялась из позы ребенка, то увидела, что Лу злобно зыркает на меня. После занятия он подошел ко мне и процедил:
— Сюзанн, ты — тот человек, которым являешься В ДАННЫЙ МОМЕНТ.
Ничего грустнее я в жизни не слышала.
Позже (почти перед рассветом)
Уже в третий раз мне снится один и тот же сон: я сижу в камере психушки, обитой белыми матрасами, на четвереньках, на мне белые кожаные гетры и больше ничего. Соски зажаты прищепками, и эти прищепки живые — они как младенцы, присосавшиеся к моей груди. Тут входит Лу, он даже выше, чем в жизни. Я замечаю, какой он мускулистый, а учитель говорит:
— Вот такие мышцы бывают от занятий йогой. Мышцы у йогов лучше, чем у других людей, потому что в них — сам БОГ.
Потом он подходит сзади, а я шлепаю себя по попе и говорю:
— Ну, давай же, Лу. Сделай это. Я была плохой девочкой. Очень, очень плохой девочкой.
Черт!
5 марта
Сегодня уехала Луиза, и все плакали. Я не плакала, но обняла ее крепко от всей души. И почему йога делает нас такими эмоциональными нюнями?
Вечером
Я сегодня малость приуныла. Утром на занятии Лу ударился в синкретизм. Он вообще-то по жизни за объединение всего: мол, Вселенная — это Бог, Бог — это Вселенная, мы все одно единое «я»… и бла-бла-бла. Но сегодня он заявил, что все религии — это йога. Мы пели мантры, и Лу вдруг переключился с санскритской мантры «ом намах шивайя» на «Kyrie Eleison, Christe Eleison, Kyrie Eleison»[15]. У меня рот так и остался открытым, но слова почему-то не лезли. Тяжело признаваться в этом, но, похоже, Луиза была права: мантры — это очень сложно.
Я воспитывалась в традициях христианской церкви, по собственной воле не стала проходить конфирмацию в христианской церкви и не хотела, чтобы мне напоминали о ней. М-да. Если я — тот человек, которым являюсь в данный момент, значит, в йоге мне не место.
Такое ощущение, что я здесь уже несколько месяцев. По-прежнему не понимаю до конца своих товарищей по семинару, хотя все они хорошие, безусловно, и мне так и не удалось пообщаться один на один с Индрой. Наверное, в этом все дело. На занятиях она — сама доброта и внимание, но когда я подхожу к ней после, в глазах у нее появляется такое отстраненное выражение, словно она хочет отгородиться от своих учеников. Во время занятий совершенно очевидно, что я у нее на особом счету. По крайней мере, мне хочется надеяться, что это так. Очень хочется быть ее любимицей. Это совсем не по-йоговски, но я хочу быть той ученицей, о которой Индра вспоминала бы со словами: вот ради таких, как она, и стоит быть преподавателем, Сюзанн оправдала все вложенные усилия. Индра помогает мне больше, чем другим. Не думаю, что это потому, что я самая неопытная. То есть надеюсь, что это не так. Если смысл моего пребывания в том, чтобы выслушивать порицания Лу, петь христианские молитвы и сносить разнообразные телесные проявления, которые мои товарищи делают достоянием общественности, я еще большая дура, чем многие считают.
