Но теперь я готова к духовному очищению. Эта поездка на Бали кажется захватывающим приключением, стоит только подумать о том, что я проведу два месяца с Индрой, которую обожаю. Но с другой стороны, она представляется мне и двухмесячным наказанием с обязательным прочтением «Аве Марии» и «Отче наш», стоит только подумать о том, что придется находиться рядом с Лу, ее другом, — они будут вместе вести занятия.
Лу меня ужасно пугает. У меня такое чувство, что он читает мои мысли. Черт, даже сейчас я пишу, и у меня возникло такое противное ощущение, что он знает об этом. Так и вижу его на Бали, в какой-нибудь тихой и спокойной комнате для медитации, без рубашки, загорелого, в льняных штанах с эластичным поясом. Он дышит глубоко и телепатически общается с Бабаджи, а потом вдруг открывает глаза — и видит все, чем я тут занимаюсь. Не умом видит, а телесно-психическим взглядом.
Когда прошлой осенью я стала ходить в студию «Индру» (Индра+Лу), то сразу обратила внимание на группку слегка воняющих, но крайне сосредоточенных йогов, следовавших за Лу повсюду, будто тот был Иисусом в шортах из спандекса. Они не выказывали страха в его присутствии, демонстрировали лишь почтение и восхищение.
Рядом с Лу я чувствую себя очень маленькой и очень слабой. Может, потому, что он всех своих учеников называет «люди» — как будто в нас гораздо больше безнадежно человеческого и ущербного, чем в нем. А может, просто потому, что Лу напоминает мне священника. Священника, который пахнет карри, священника с желтыми от куркумы ногтями, который жует гвоздику вместо жвачки. Лу — один из тех йогов, которые наверняка пользуются скребком для языка. По-моему, скребки для языка — это отвратительно.
При этом Лу не индиец. Кажется, он родился и вырос в Коннектикуте. По йога-студии ходит легенда, согласно которой в конце шестидесятых Лу стал хиппи, отрастил волосы и обрядился в восточноиндийские балахоны, напоминающие длинные бабушкины ночнушки. По количеству употребляемых галлюцинногенов он мог бы составить конкуренцию Тимоти Лири[2], а когда с наркотиками было покончено, в течение четырех лет сидел только на фруктовых соках.
Когда я впервые пришла на занятие, он посмотрел прямо на меня и сказал:
— Люди, если вы пришли заниматься йогой так же, как занимались аэробикой в восьмидесятые, пожалуйста, уйдите. Йога — не аэробика. Это духовная практика. Когда я увижу, что вы практикуете по-настоящему, то стану уделять вам больше внимания.
