— Я говорю вам это только раз, юноша, — сказал Николини. — А потом все должно быть забыто, словно ничего и не было.
— Хорошо, — вызывающе сказал Леонардо, слегка отодвигаясь от напористого патриция.
— Не обманывайся на мой счет, сынок, — продолжал Николини. — Не считай меня глупцом. Годы мои, может быть, и преклонные, но я не слеп, не нем и не глух. Ты думаешь, я не знаю, что вы с Джиневрой чувствуете друг к другу?.. — Он помолчал. — Я знаю почти все. — Он изучающе оглядел Леонардо, и тот ответил таким же немигающим взглядом. — Я знаю, что ты трахал ее в доме ее отца. — Голос Николини был тих и злобен. — Знаю и то, что ты имел ее под лестницей не более часа назад, маленький ублюдок.
Лицо Леонардо пылало: Николини, должно быть, следил за ним. Его левая рука потянулась к кинжалу.
— С твоей стороны будет крайне неприлично убивать меня именно сейчас. — Николини взглядом указал направо, откуда направлялся к ним дородный, безупречно одетый человек. Николини был абсолютно спокоен, точно привык ходить по лезвию меча. — Этой игры тебе ни за что не выиграть. Я женюсь на ней, и мне наплевать, что она надеется поправить дела своего папаши и надуть меня. И знаешь почему?
— Ты закончил? — процедил Леонардо, сдерживаясь изо всех сил: приспешник Николини стоял совсем рядом.
— Потому что я люблю ее и могу добиться своего. Ты не должен да и не посмеешь видеться с ней снова, кроме тех часов, когда она будет позировать тебе для портрета. И уж будь уверен, я позабочусь о достойном сопровождении. Попробуй только встретиться с ней — и я уничтожу тебя. Убью, если в том будет нужда. Все, чего ты сможешь добиться, — это причинить боль Джиневре, сделать ее пленницей в собственном доме, и это будет мой дом. Ты понял?
— Надеюсь, сударь, вы простите меня, — громко сказал Леонардо, как мог достойно прерывая это унижение, — но мне надо кое-что сделать для мастера Андреа.
Он двинулся прочь и тут же наткнулся на Зороастро, который смотрел на него и слегка усмехался, как бы злорадствуя. Однако это выражение мгновенно сменилось участием.
— Ты должен быть поосторожнее, Леонардо, — сказал Зороастро.
Леонардо силился сдержать слезы гнева и отчаяния.
— Ты о чем?
— Я не мог не услышать твоей беседы с мессером Николини.
— Скажи лучше, не мог не подслушать.
— Ты — мой друг. Я беспокоился…
Тосканелли прервал этот разговор, позвав Леонардо, и тот, извинившись, отошел к своему старому учителю, рядом с которым стоял темноволосый тонкогубый мальчик.
