«Зороастро, должно быть, прятался где-то в студии, — подумал Леонардо. — Возможно, он придумал какое-нибудь подслушивающее устройство».
— Нет нужды извиняться за твоего юного друга, — саркастически, но не зло ответил Лоренцо. — В конце концов, он ведь Медичи.
Лицо и шея Зороастро залились краской, но он лишь вычурно поклонился.
Леонардо взглянул туда, где стояла Джиневра, и поймал ее ревнивый взгляд… она смотрела на него, а Николини — на нее. Джиневра быстро повернулась к своим обожателям, но Николини так и впился взглядом в Леонардо. Его острое ястребиное лицо выдавало владеющий им гнев. Чувствуя себя в безопасности, Леонардо выдернул лиру из бархатного футляра. Она была сделана из серебра, в форме конского черепа. Леонардо многому научился у своего мастера — Верроккьо. Зубы черепа использовались как колки, и это особенно понравилось Лоренцо и Симонетте. Суровый Лодовико Сфорца одобрительно кивнул и заметил:
— Это превосходно! При нашем дворе всегда недоставало таких искусных мастеров.
Смысл этих слов не ускользнул от Леонардо — и, конечно же, от Лоренцо, которому они, собственно, и предназначались.
— Я уверен, что великое искусство Леонардо украсило бы твой любимый город, — сказал Лоренцо. — Но сейчас, боюсь, некоторые обязательства удерживают его во Флоренции.
— И кроме того, Флоренция — мой дом, — сказал Леонардо. — Она — источник моего вдохновения.
Сказано это было, чтобы польстить Лоренцо, но приглашение Сфорцы не нанесет ущерба его репутации во Флоренции. Когда-нибудь Леонардо может понадобиться покровительство этого человека… И он улыбнулся Лодовико так, точно тот был Симонеттой.
— Пожалуйста, сыграй нам на своей лире, — попросила Симонетта.
И Леонардо играл и пел вместе с Аталанте Мильоретти, голос которого был глубок и звучен, как колокол. Наиболее подходящей показалась Леонардо песенка, которую он сложил, когда ночами напролет беззаботно шатался по городу:
Коль желанья нет силы исполнить,
Делай то, что без силы доступно;
Мудрый должен о слабости помнить,
А не мочь и желать — безрассудно!
Симонетта захлопала прежде других; а потом, раззадоренный игрой, Анджело Полициано, лучший поэт Флоренции, напел на тот же мотив свои стихи:
Что за дева по травам и розам
В белоснежных одеждах ступает?
Увенчали алмазами росы
Чистый лик, где лишь скромность сверкает.
Пока он пел, Джиневра отошла от своего кружка и встала рядом с Леонардо, так что он чувствовал ее гнев — словно это он унизил ее. Все мужчины кланялись ей и хлопотали вокруг нее, и Симонетта тоже не пожалела любезных похвал ее платью и прекрасным волосам. Джиневру удивило то, что Симонетта была искренне счастлива, деля с ней внимание мужчин. Однако хотя Джиневра и была заметно красивее, все же ее окружали поклонники Симонетты — Симонетта царила здесь, Симонетта повелевала любовью величайших художников и правителей Флоренции.
