— Лю Синь, здравствуй, — ляпнул я, подойдя к китайцу. И тут же обругал себя: нельзя так неосторожно. Лю, однако, ничего не заметил. — Мне надо поменять вот, — я протянул ему двести долларов.
— Рубили, юани, иены? — затараторил торговец.
— Рубли, конечно. — Я переложил трость в левую руку и принялся рассматривать разложенный на картоне товар.
— Чиво нада, карифана? — чёртов рыночный философ ломал язык неимоверно.
— Нада, нада, — включаясь в игру, коряво передразнил я.
— Вот это давай. Две штуки, — показывая тростью на ядовито-жёлтого окраса детские уоки-токи, я для убедительности растопырил пальцы правой «викторией».
— Паняла, карифана, паняла, дети нада? — Лю Синь смотрел, заискивающе улыбаясь. Меня передёрнуло — настолько тупым, хитрым и алчным был его взгляд.
— Дети есть. Детей не надо. Товар давай. И рубли, — мне захотелось побыстрее уйти. Стало противно.
— Харошая йоки-таки, далико работаит. Батарейка нада?
— Ставь, да.
— Дватсить тысяц, — сказал китаец, протягивая пакет с коробкой. Размененные рубли перекочевали ко мне ещё раньше.
Я аж подскочил:
— Сколько?!
— Дватсить, карифана, совисем дёсева, — китаец-болванец в подтверждение ничтожности цены мелко закивал.
Тьфу, чёрт! Совсем забыл об обилии нолей этого времени. Сколько же сейчас стоит водка? И не вспомнить.
— Хорошо, беру. — Я протянул деньги и взял пакет.
Напоследок с каким-то сожалением мазнул взглядом по лицу китайца. И вздрогнул. Тупой идиот исчез. Китаец глядел на меня серьёзно и внимательно:
— Зачем ты пришёл, Олег?
— Ошибки, Лю Синь. Я пришёл исправлять ошибки, — я сидел с Лю за одеяльной перегородкой, а руки грела тёмная пиала. Запах свежего чая паром поднимался вверх, смешиваясь под потолком с дымом коричневых сигарет Лю Синя.
— Чьи ошибки ты хочешь исправить, Олег?
— Свои.
— Зачем? — удивлённо посмотрел на меня китаец, узкие брови его резко поднялись вверх, а сигаретный дым струйками вылетел из обеих ноздрей. Получилось смешно.
— Чтобы тот, кто останется, их больше не совершил.
— Ты думаешь, тот, кто останется, не совершит их больше, чем ты?
— Лю! Ты ведь знаешь: я очень скоро умру, я уже умер на самом деле, но неужели ты не понимаешь, неужели ты сам не хотел бы вот так, сам помочь самому себе, сам… — Я запутался, нервно сделал слишком большой глоток чая и закашлялся.
— Я понимаю тебя, Олег. — Китаец улыбнулся грустно и коротко. — Кажется, я понимаю тебя. Жаль, что ты не успел сделать того же. А больше мы не сумеем поговорить. Иди.
