Исключительно успешно. Она едва успела приземлиться на газон, как он уже оказался поверх нее, закрывая от опасности. Казалось, это стало его профессией.
Конечно, насколько она помнила, ее профессией было разрушать его жизнь.
Тихо выругавшись, она закрыла руками лицо.
Она в беде. О, черт, может и так, но панике она не поддастся. Она сделает это позже, но не сейчас — не в этой машине.
Опустив голову, она еще раз вздохнула и снова огляделась. Переулок, в котором они припарковались, выходил на Семнадцатую улицу. Ее галерея находилась на Семнадцатой улице в ЛоДо в паре миль на запад, прямо за Юнион-Стейшн, что, конечно, не имело никакого значения, потому что она не собиралась выпрыгивать из машины и убегать. Она не скроется, не улизнет. Наверное, ушла бы, будь с ней не Хокинс, но его она не бросит. Не сможет.
Она собиралась извиниться перед ним, да поможет ей Бог, и хоть немного облегчить бремя своей вины прежде, чем оно окончательно раздавит ее в том месте в груди, куда давило все тринадцать лет. Извинения были ее сильной стороной, козырной картой, запасным выходом из скользких ситуаций. А она никогда не оказывалась в более скользкой ситуации. И никогда не была так сильно обязана извиниться. Произнесенные вслух слова могут хоть немного облегчить дыхание. А потом, когда они приедут к галерее, она поблагодарит его у дверей, закроется внутри и поддастся панике в ожидании Алекса.
Она не собиралась уступать его заботам и исчезать вместе с ним, вне зависимости от того, на кого конкретно он работал, и сколько картин погибло в пламени фейерверков. Они с Хокинсом уже однажды исчезли, на месяц, в двухместном номере отеля Браун-Палас, пользуясь услугами горничных, поздно вставая, шатаясь по ночным вечеринкам. Он показал ей Денвер, о существовании которого она и не подозревала.
Это было самое дикое время за всю ее жизнь. Иногда она думала обо всем этом, мечтала о нем. Хотя после сегодняшних событий, она была уверена в том, что эти милые моменты ленивых размышлений покатятся прямиком в ад. Он был отличной фантазией, связанной с большими переживаниями и тоской, а она была так безумно в него влюблена. По-сумасшедшему, на самом деле — ее мать была так добра, когда указала на это. Она была невероятно, безответственно безумна, отбросила прочь всю свою жизнь, швырнула ее в канаву, на самое дно канавы, связавшись с уличным бандитом. Этого ее мать вынести не могла. И это — женщина, которая несла на себе бремя Свободного Мира каждый день своей жизни; женщина, которая гордилась этим; женщина, которая долго и тяжело боролась за привилегию нести бремя Свободного Мира на своих плечах.
