Покраснев еще сильнее, она обругала себя. Очень смело… Боже, словно он был маленьким мальчиком.
Он долго ничего не говорил, а они не могла заставить себя взглянуть на него — не после того, как сказала такую глупость.
Впрочем, он по-прежнему держал ее за руку, и во время повисшей паузы медленно гладил ее костяшки большим пальцем. Ее пульс участился.
— Только девочки, которые целуют меня, зовут Кристианом, — сказал он, переплетая их пальцы. — Все остальные зовут меня Хокинсом. Просто Хокинсом.
— И сколько девочек ты целовал, Кристиан? — спросила она, осмелившись взглянуть на него.
— Только двух. — Его ухмылка стала шире. — Только mi abuela, мою милую маленькую бабушку… а теперь и тебя.
Он наклонил голову к ее лицу, свободной рукой обхватил щеку, а полминуты спустя она поняла, что он ужасный врун.
О Боже, он умел целоваться. Он играл с ее ртом. Он полностью соблазнил ее, хотя не касался больше нигде — и он ничего не забыл.
Ничего. Никто не целовался так, как Кристиан Хокинс. Она открыла рот навстречу его губам и вдохнула его. Языки терлись друг об друга, губы давили все сильнее. Все в нем было таким твердым, но рот казался удивительно мягким… таким влажным. От него исходил слабый аромат эспрессо — настоящий Хокинс: богатый, тягучий, сексуально насыщенный вкус.
Его горячие руки обжигали кожу под платьем. Ее нижнее белье исчезло. Обувь тоже, а одним поцелуем он перекинул ее из положения «О Боже, стоит ли мне пойти на это?» в «Пожалуйста, Господи, пусть он не останавливается».
Она хотела его, хотела отчаянно. Она хотела того, что он предлагал, того, что он мог дать, она была готова рискнуть своим сердцем — лишь бы получить это.
Ведь именно этим она и рисковала. Не меньше. Она знала его и знала себя, когда он был рядом. Никакого частичного ущерба. В конце концов, она готова отдать ему все, и он заберет все, даже больше, а потом уйдет, а она останется ни с чем.
Но, Боже, прошло слишком много времени с того момента, как в последний раз прикосновение мужчины распаляло ее до самой сердцевины.
Она почувствовала, как в пространстве между их телами, он расстегивает пряжку ремня, и новая волна предвкушения прокатилась по ней. Ее варианты быстро сходили на нет. Конечно, он был джентльменом. Был, и никто не обладал большим контролем над собой, чем Кристиан Хокинс — только от одной мысли обо всем этом контроле, она потеплела еще на градус. Ей потребовалось несколько лет, чтобы завести себе другого любовника. Это произошло уже после того, как он вышел из тюрьмы. Одному Богу было известно, что могло случиться с ней, если бы его так и не выпустили.
