Он совершал одну огромную ошибку за другой, скользя другой рукой к ее ягодицам и прижимая их сильнее к своим бедрам, помогая ей принять решение, покусывая ее горло зубами, позволяя ее аромату соблазнять его.
Господи, как он скучал по ней, по ее нежности, по ее желанию, по сногсшибательной мягкости ее рта и по жаре, скрывающейся под слоем льда. Она была такой молодой, такой милой — самой потрясающей любовницей из всех, что у него были, включая всех после нее. Не самой искусной, но самой потрясающей. Она говорила с ним по-французски, шептала ему что-то на ухо, практически спалив его заживо. Ему это нравилось.
Он любил ее, как не любил никого ни до, не после.
Он крепче сжал ее предплечья и снова скользнул языком по ее губам, заявляя на нее свои права. Он не отпустит ее, не сегодня.
КЭТ хотелось плакать. Если бы ей удалось хоть на секунду перевести дыхание, вероятно, она бы зарыдала. Но сделать что-то с дыханием не получалось — Хокинс целовал ее, не останавливаясь, прикасался к ней.
У него были волшебные руки, совершенно чудесные, а вкус его губ мешал ей нормально дышать. Ни один мужчина не был похож на Кристиана Хокинса: опасно восхитительного, поразительно мужественного, утоляющего жажду, о которой она и не подозревала, пока впервые не поцеловала его. Весь день она так сильно хотела его, хотела даже сильнее, чем в ту первую ночь столько лет назад. Той ночью она жаждала его, жаждала так сильно, что была готова броситься в его объятья.
Тогда она была так напугана, рана на руке болела — она просто обезумела от всего, что случилось с ней и ее платьем. И она была очарована, просто заворожена поразительно красивым парнем, спасшим ее. Он представлял собой самое потрясающее смешение уличной грубости и природной элегантности — шесть удивительный футов дикой гибкой силы, шелковистых темных волос и скул — татуированный, с ножом, грубой речью, но такой осторожный в обращении с ней. Он всегда действовал уверенно: когда оказался лицом к лицу с теми парнями, когда водил свою дикую машину, когда был с ней. Он был уверен в себе с той минуты, когда увел ее из аллеи, до той минуты, когда подвел ее к двери номера. Тогда он начал колебаться, а она так испугалась, что он уйдет, что потеряла дар речи.
Потом она все же выдавила из себя нужные слова, и он согласился остаться ненадолго, пока она не почувствует себя лучше — в безопасности. Ее спасением стало обслуживание. Она делала заказ трижды: ужин, десерт, шампанское. Ему это показалось клевым.
