В этой точке мировой кругооборот замкнулся. Непостижимо, но реально. Полтора тысячелетия принуждения и насилия. Задохнувшийся мальчик увидел все это, когда наконец истинная человечность все-таки вернулась на круги своя…
Трясущийся, словно в эпилептическом припадке, Мишель Нотрдам в наступившем вечернем сумраке пришел в себя. Отталкивающее и в то же время возбуждающее соблазнительное эхо времени вызвало в нем дрожь и озноб, лицо покрылось капельками пота. Второй раз в его такой хрупкой жизни вихрь воскрешенного прошлого захватил его врасплох. Мальчик в восторге ринулся в долину, а в душе его как будто продолжал раздаваться звон. Лишь перед башенным порталом, где земля между конюшней и дровяным складом оставалась грязной и вдруг стала по-домашнему уютной, с замедленным ритмом бега пошло на убыль и возбуждение Мишеля.
Наутро, наполовину предвкушая радость, наполовину испытывая подавленность, Мишель съежился на облучке повозки; сивый камарганец, уроженец здешних мест, тронул впритруску и взял дорогу на Кавайон. Мимо проплывали убранные пашни, плантации обнаженных олив. Под резкими порывами ветра склонялись пинии. В этот ледяной зимний день земля обезлюдела. Навстречу попалась только крестьянка: у моста через Дюранс дряхлая старуха, тащившая за собой коробчатую тележку, посторонилась, чтобы уступить дорогу. Река, приняв грязно-бурый оттенок, мчала свои воды в сторону Авиньона. Когда резвый камарганец ступил на дощатый мост, показалось, что вода достает уже почти до балок. На другом берегу в невзрачном домике таможни лежал пьяный Жан Конфлан.
Мишель, стоявший за спиной у деда, протиснулся поближе к койке ветерана. По дороге Жон-лекарь рассказал внуку, что когда-то Конфлан воевал под знаменем короля, и Мишель вдруг почувствовал, что от такой славы как будто больше ничего не осталось, кроме резкого козлиного запаха и убого прикрытой нищеты. И теперь это неожиданно напугало его. Как простодушный младенец, искал он защиты у деда и вдруг расслабился, когда понял, что таможенник не обратил на него никакого внимания. Но Жан Конфлан под руками лекаря, ощупывавшего его, вдруг начал жалобно стонать и с хрипом выдохнул из себя, что ночью он впустую пытался сходить на двор по малой нужде, но навозная куча так и осталась нетронутой. Жон-лекарь кивнул, хлопоча над замком своей сумки, но затем обернулся, так и не открыв ее, и сказал своему ученику:
— Ну, Мишель, может быть, ты припомнишь, какой урок я тебе вчера преподал?
