Но угрозы и идея парализующего «безвредного» удара — мелочь. Важнее вся военно-демократическая доктрина лидера ДПР, вся цепочка допустимых для него действий. Их диапазон он очертил сам: от невооруженных милиционеров — до артиллерии и авиации. Это значит, что установившаяся в результате перестройки «демократия» в арсенал своих законных и допустимых политических средств включает уничтожение больших масс безоружного населения с помощью современной военной техники. В этом отношении она делает колоссальный шаг вперед по сравнению со всеми известными диктаторскими режимами.
До сих пор в истории человечества кровавые режимы втягивались вопреки своей воле в войну на уничтожение против населения. Этому всегда предшествовал длительный период репрессий против конкретных лиц из числа оппозиции. Если и бывали бомбардировки населенных пунктов (как, например, в Сальвадоре или Гватемале), то, во-первых, уже на этапе открытой гражданской войны с вооруженной оппозицией. А во-вторых, против населения, очень отличного от элиты в этническом и культурном отношении (против курдов в Иране и Ираке или крестьян-индейцев, которые до сих пор являются «чужим» народом для креолов Сальвадора). Попов же допускает возможность авиационных бомбардировок населенных пунктов России в тот момент, когда и речи нет об организованной гражданской войне, а возможны лишь стихийные вспышки отчаяния.
При этом начисто отсутствует этап «втягивания» в войну, когда насилие хоть как-то оправдывается принципом «око за око». Напротив, теперь считается признаком демократии и правового государства, что нормальных полицейских преследований оппозиции не будет — объектом ударов будет именно население. В сентябре по телевидению Иваненко изложил программу нового, «демократического» КГБ России. На вопрос, откуда теперь исходит опасность для государства, он ответил, что теперь КГБ не будет заниматься диссидентами, главная опасность — социальный взрыв. Такова логика перестройки: врагами «антинародного режима партократов» было две-три сотни диссидентов, врагами демократической власти оказались народные массы — они становятся теперь объектом внимания КГБ.
О чем говорит импульсивное, откровенное высказывание Попова? О том, что в его мышлении (и можно утверждать, что в мышлении его единомышленников-демократов) отсутствуют инстинктивные, подсознательные запреты на определенные действия в отправлении власти. Отсутствуют те табу, которые без всякого усилия ума, а просто биологически (сердцем) заставляют властителя держаться в рамках некоторых нравственных пределов. Любой политик, который такие пределы имеет, на заданный Попову вопрос, ответил бы совершенно по-иному. Он указал бы тот порог, который не в силах переступить и по достижении которого он уйдет в монастырь или пустит себе пулю в лоб. Быть может, этот политик при виде крови сам обезумеет и перейдет все пределы, но сейчас, в светлый день Движения демократических реформ (чего стоят одни слова!), перед микрофонами прессы, нравственный политик гонит от себя саму эту мысль.
