— Послушайте, Зоя Васильевна, — сказал я, — у вас нет сестры?
— Сестры? Какой сестры?
— Ну родной сестры? Пусть она будет кривая, или косая, или рябая, но только чтобы она обязательно была вашей сестрой.
Зоя улыбнулась и подняла на меня свой чистый, ясный взор.
— Зачем вам?
— Жениться хочу.
— Обязательно на моей сестре?
— Обязательно. Или на вас.
— На мне нельзя, — сказала она и покачала головой, — у меня Гаврилов.
— А мы его сейчас зарежем, — предложил я. — Согласны?
Она засмеялась, и ее звонкий смех далеко разнесся по тихой улице.
— Опять дуришь? — спросил сзади Гаврилов.
Зоя обернулась и сказала:
— Комдив тебя зарежет и на мне женится, Берет со всеми детьми.
— Беру! — подтвердил я.
Гаврилов с командиром нас догнали. Командир улыбался. Гаврилов моргал по своей привычке.
— Я тоже беру со всеми детьми, — сказал командир, — И пускай даже десять, все равно.
— Беру с двадцатью, — сказал а.
— С тридцатью, — сказал командир, — Но это все мечты. Наш Гаврилов не отпустит. Просил бы только учесть, что когда ваша Веруха вырастет, то я кандидат в женихи. К тому времени буду не меньше, чем капитаном первого ранга…
Мы еще посмеялись немного, покурили и разошлись. Гавриловы домой, а мы на корабль. Командир был грустен и, уходя спать, заявил мне, что больше к Гавриловым не пойдет, так как они заставляют его думать, что не только в море хорошо и легко. И кроме того, он чувствует, бывая у них, что невозвратимо пропустил в своей жизни что-то очень хорошее и очень важное.
— Что же, Сергей Никандрович?
Он помолчал, отхлебнул холодного чаю, хотел ответить, но махнул рукой и ушел спать,
Не досказал я о капитане Родионове, которого мы приняли в свое время на борт корабля нашего. Он в Свердловск собрался, к своему сыну, после того как побеседовал с нашим Гавриловым.
Расстались мы с ним тогда осенью, и долгое время я не имел о нем решительно никаких сведений. Раза два-три вспоминалось мне его лицо и как он слова отрывал, особенные его, стальные глаза, а потом все это сгладилось и вовсе позабылось до той минуты, пока меня в нашем офицерском клубе не окликнул этот самый Родионов, но только он был уже не капитаном, а майором береговой службы и таким, знаете, прибранным, отдохнувшим, спокойным…
Это довольно занятно наблюдать, как возвращаются вот такие, замотанные, как он, и усталые, после длительного отпуска. Иногда встретишь и не узнаешь: как все это слезает — и нервозность, и этакая особая задумчивость специфическая — я ее часто видел у людей, хлебнувших военного лиха, — и замкнутость, и, главное, усталость — все это уходит, растворяется, отшелушивается, и предстает перед вами спокойный, веселый, с юморком человек, в котором только изредка, да и то при тщательном рассмотрении, заметите вы того, старого, задерганного, намученного, которого знали раньше.
