Очень развитой, одаренный исключительными способностями, редкой гибкостью ума и врожденным литературным чутьем, Тремулен чаще всех в классе получал награды. Все в коллеже были убеждены, что из него выйдет знаменитость, по всей вероятности, поэт, так как он сочинял стихи и вечно носился с какими-то причудливыми сентиментальными замыслами. Отец его, человек небогатый, был аптекарем в квартале Пантеона.
Вскоре после экзаменов на бакалавра я потерял его из виду.
– Что ты здесь делаешь? – воскликнул я.
Он ответил с улыбкой:
– Я колонист.
– Вот как! Возделываешь?
– И собираю урожай.
– Что же именно?
– Виноград, из которого делаю вино.
– И дело идет?
– Отлично идет.
– Поздравляю, старина.
– Ты направлялся в гостиницу?
– Да.
– Ну, так пойдем ко мне.
– Но…
– Никаких отговорок!
И он крикнул негритенку, который ждал наших распоряжений:
– Ко мне домой, Али.
Али отвечал:
– Слушаюсь, мусси.
И понесся стрелой с моим чемоданом на плече, топая черными пятками по пыльной дороге.
Тремулен взял меня под руку и повел к себе. Сперва он расспрашивал меня о путешествии, о впечатлениях и, видя мой восторг, казалось, чувствовал ко мне еще большее расположение.
Он жил в старом мавританском доме с. внутренним двориком, без окон на улицу; над домом простиралась плоская крыша, возвышавшаяся над крышами соседних домов, над заливом и лесами, над горами и морем.
Я воскликнул:
– Ах, как мне это нравится: в таком доме весь Восток проникает прямо в сердце! Боже! Какой ты счастливый, что живешь здесь! Какие ночи ты проводишь, должно быть, на этой крыше! Ты там и спишь?
– Да, все лето. Мы поднимемся туда вечером. Ты любишь рыбную ловлю?
– Какую?
– Рыбную ловлю с факелами.
– Еще бы, обожаю.
– Ну вот, мы и отправимся после обеда. А затем вернемся домой пить шербет на крыше.
После того как я принял ванну, он повел меня осматривать восхитительный кабильский город, настоящий водопад белых строений, низвергающийся к морю; домой мы вернулись уже под вечер и после превосходного обеда спустились к набережной.
Уже ничего не было видно, кроме уличных огней и звезд, крупных, лучистых, мерцающих звезд африканского неба.
В гавани нас ожидала лодка. Как только мы вошли в нее, какой-то человек, лица которого я не мог различить, принялся грести, а мой приятель начал приготовлять хворост для костра, чтобы разжечь его, когда придет время. Он сказал мне:
– Знаешь, я сам бью острогой. Никто не владеет ею лучше меня.
– Поздравляю.
Мы обогнули что-то вроде дамбы и очутились в небольшой бухте, окруженной высокими утесами, их тени казались башнями, воздвигнутыми в воде; вдруг я заметил, что море светится. Весла, медленно и равномерно рассекавшие воду, зажигали в ней при каждом ударе странное зыбкое сияние, которое долго еще тянулось вслед за нами мерцающей полосой, постепенно потухая. Нагнувшись, я разглядывал эти струи бледного света, дробящиеся от ударов весла, это загадочное морское пламя, холодное пламя, загорающееся от колебания воды и угасающее, едва волна успокоится. Мы углублялись во тьму все трое, скользя по светящейся глади.
