Караван бросился к ней, схватил ее руки, целуя их со слезами на глазах, а жена его лицемерно твердила:
– Какое счастье! Ах, какое счастье!
Старуха, ничуть не растроганная этим, даже как будто не понимала, что случилось. Стоя неподвижно, как статуя, она холодно взглянула на них и спросила только:
– Скоро подадут обед?
Совсем потеряв голову, он лепетал:
– Ну да, мама, мы как раз и ждали тебя.
И с непривычной заботливостью взял ее под руку, а г-жа Караван-младшая, держа свечу, светила им, пятясь со ступеньки на ступеньку, точь-в-точь так же» как прошлой ночью, когда она спускалась впереди мужа, несшего мраморную доску.
На втором этаже она чуть было не столкнулась с людьми, подымавшимися по лестнице. То было семейство из Шарантона – г-жа Бро с супругом.
Высокая, дородная, с огромным, как от водянки, животом, заставлявшим ее откидываться назад, г-жа Бро в ужасе вытаращила глаза и чуть было не обратилась в бегство. Но ее муж, сапожник-социалист, маленький человечек, заросший волосами по самые глаза, совершенно как обезьяна, проговорил с полным спокойствием:
– Вот оно что! Воскресла?
Увидев их, г-жа Караван стала делать им отчаянные знаки, а затем громко добавила:
– Как это случилось?.. Вы здесь? Вот приятная неожиданность!
Ошарашенная г-жа Бро ничего не могла понять и вполголоса отвечала:
– Да ведь мы приехали по вашей телеграмме; мы думали, что уже конец.
Муж щипал ее сзади, чтобы она замолчала. Лукаво усмехаясь в густую бороду, он добавил:
– Так любезно с вашей стороны, что вы нас пригласили. Мы тотчас же и приехали.
Он намекал на враждебные отношения, давно уже установившиеся между двумя семействами. Затем, когда старуха спустилась на последнюю ступеньку, он подошел к ней, потерся об ее щеку бородой и закричал ей на ухо, чтобы она расслышала:
– Как живем, мамаша? Все по-прежнему, молодцом?
Г-жа Бро, которая все еще никак не могла прийти в себя, видя живою свою мать, которую она ожидала найти мертвой, не решалась даже ее поцеловать; ее огромный живот загородил всю площадку лестницы и не давал никому пройти.
Старуха, встревоженная, подозрительная, но все еще не говоря ни слова, оглядывала всех окружающих; ее маленькие серые жесткие глазки испытующе впивались то в того, то в другого, с ясно выраженным вопросом, стеснявшим ее детей.
Караван в виде объяснения сказал:
– Она прихворнула немного, но теперь чувствует себя хорошо, совсем хорошо. Правда, мама?
А старуха, двинувшись дальше, ответила разбитым голосом, как бы доносившимся издалека:
