Тут Гареев понял, что погиб окончательно. Пересек улицу на непослушных ногах, окликнул Хомутова, спросил свистящим шепотом, прежде чем проводить в гостевой особняк:
– Ты как здесь, мать твою, оказался?
– Рога привез.
– «Рога»! – Гареев снова выругался. – Знаешь кто тебя вызывает? Председатель Комитета, член Политбюро!
Выговорил – и увидел, как посерело лицо Хомутова. Подтолкнул к двери:
– Давай живее!
Шеф уже восседал в кресле, лицом к двери, и когда Хомутов переступил порог, поздоровался первым, слегка наклонив голову, тронутую желтоватой сединой. Сесть ему не предложили, и Хомутов остался стоять, а позади него – Гареев.
– Как ваша фамилия, – спросил Шеф.
– Хомутов.
– А имя-отчество?
– Павел Иванович.
– В чьем хозяйстве работаете?
– Я переводчик.
– Переводчик? – брови Шефа приподнялись. – Какие же языки, позвольте полюбопытствовать?
– Джебрайский. Кроме того, знаю северное наречие. Английский – хуже.
Шеф поднялся из кресла и медленно обошел Хомутова.
– А в Союзе где работали?
– Преподавал в вузе.
– Семья?
– У него нет семьи! – поспешно сказал Гареев из-за спины Хомутова.
– Жены нет, понимаю, – протянул Шеф. – А родители?
– Нету. Умерли они оба.
Шеф вопросительно посмотрел на Гареева, тот побагровел, попытался что-то сказать, но раскашлялся. Шеф сложил губы в трубку, отвернулся и с минуту изучал гравюру на стене. Автобус уехал. В пустом дворе остались только охранники – не те, что прежде, другие. Шеф шагнул к окну, открыл, позвал:
– Быстрецов! Иди сюда! Да не к окну – в дом.
Когда охранник с фотоаппаратом вошел, он указал на Хомутова:
– Сними-ка этого молодца с разных точек. Аппарат у тебя любопытный, посмотрим, что за качество.
Фотографии были готовы в три минуты. Разложив их на столе, под лампой, Шеф долго молча их рассматривал, потом сказал, не поднимая головы:
– Вы, Павел Иванович, подождите на улице. Гареев, подойдите.
Когда они остались вдвоем, он спросил, кивнув на снимки:
– Не узнаешь?
Полковник пригляделся. Не вполне понимая, что именно от него требуется, покачал головой. Тогда Шеф на одном из снимков черным фломастером пририсовал Хомутову усы.
– А теперь?
Что-то знакомое почудилось Гарееву, но он все еще колебался.
Шеф развернул столичную газету, положил ее рядом со снимком. С портрета на газетной полосе на Гареева смотрел… Да-да, именно Хомутов смотрел на него с нечеткого клише, такой же, как на полароидовском отпечатке, где Шеф собственноручно пририсовал переводчику лихие усы.
– Ну, похож? – спросил Шеф и себе же ответил: – Поразительно! Вылитый товарищ президент!
