Лоренс уклончиво ответил:
— Возможно. А у тебя?
Ник рассмеялся.
— Возможно.
Паренек все больше нравился Лоренсу. Оба вздрогнули, услышав громкий голос, донесшийся от дома.
— Эй вы все, идите ужинать и захватите с собой мистера Хейза, если еще не потеряли его!
— Мэй, — пояснил Ник.
— Я узнал ее голос. — Не говоря уж о манере говорить о нем скорее как о свертке, нежели как о мужчине.
Значит, ей почти двадцать четыре? А ведь ему она казалась совсем девчонкой. У нее такая чистая, сияющая кожа и такой прямой взгляд, свободный от притворства и замкнутости, свойственных взрослым! И ни капли деликатности в придачу, мрачно подумал Лоренс, вспомнив, как она приставала к нему, принуждая прийти сюда.
— А ведь между Мэй и Мэттом большая разница в возрасте, не правда ли? — Почему родители так долго ждали, прежде чем завели следующего ребенка?
— Наша мама — не ее мама! — сказал Ник таким тоном, словно Лоренс должен был об этом знать или хотя бы догадаться. — Мама Мэй умерла, когда та родилась, и папа женился на нашей маме.
Лоренс уставился на него.
— О, так, значит, она не…
Прежде чем он успел закончить, Ник выпалил с явным возмущением:
— Все равно она наша сестра! Ей было пять лет, когда папа женился на маме, и она любила нашу маму — она много раз нам об этом говорила. Ей нравилось, что у нее, как и у всех, есть мама, а потом, когда мы родились, мы стали настоящей семьей.
Лоренс еще никогда не чувствовал себя таким бесчувственным чурбаном.
— Конечно, — поспешно сказал он, мучительно покраснев.
Листья раздвинулись, и в просвете появилась Бетти.
— Нам лучше пойти. Она очень сердится, когда опаздывают к столу.
Лоренс был рад сбежать от прямого, обвиняющего взгляда мальчика и стал поспешно продираться сквозь кусты. Значит, Мэй — их сестра по отцу. Они явно восхищаются ею, а она без слов понимает их… Двадцать четыре — совсем немного. Он без особого успеха попытался припомнить себя в этом возрасте. Ладно, Бог с ними. Ужинать он не останется, а вызовет такси и вернется в покой и безопасность привычного мира.
Однако подобная перспектива почему-то мало его привлекала. Пошарив в холодильнике, он мог бы найти какую-нибудь еду, остановившись скорее всего на бутербродах с сыром или чем-то еще, столь же несложном в приготовлении, а потом провести тоскливый вечер в доме. Можно, конечно, пойти в клуб или ресторан, но и эта мысль не вызывала особого воодушевления.
Неужели его жизнь всегда была такой одинокой и пустой?
