Это был поединок двух людей с разными жизненными воззрениями, но одинаково убежденных в своей правоте и готовых отстаивать собственные принципы до конца.
— В таком случае, дорогая синьора, — сказал доктор, поглаживая Соню по голове, — больше ее ко мне не приводите.
— А что же мне делать? — не на шутку испугалась синьора Бамбина.
— Отвезите ее в Лурд. Может, тамошняя чудотворная Божья Матерь поверит вам, в отличие от меня, и пошлет девочке исцеление.
Тонино нервно прогуливался перед входом в остерию.
— Ну, что доктор сказал? — бросился он к жене.
— Сказал, ничего страшного, все пройдет само собой, — не моргнув глазом соврала синьора Бамбина.
— Если ничего страшного, почему же она не говорит?
— Из-за шока.
— Из-за чего?
— Из-за шока. Доктор сказал, она не говорит из-за страха, который пережила. Шок — это страх, сильный страх.
— Ты все ему рассказала?
— Ничего я ему не рассказала и никогда не расскажу! — твердо заявила синьора Бамбина.
— А если она на всю жизнь немой останется?
— Не останется, заговорит. Здоровье у нее, слава богу, крепкое.
— Может, ты и права, но только врачу, по-моему, надо правду говорить. Как же он иначе лечение назначит? — не совсем уверенно сказал Тонино, в очередной раз пасуя перед своей решительной женой.
Было очень жарко. Вентилятор — недавнее приобретение родителей — надсадно жужжал, не спасая ни от духоты, ни от полчищ мух. Синьора Бамбина сразу же направилась к кассе и села пересчитывать выручку, набравшуюся за время ее отсутствия. Соня, как обычно, устроилась на ступеньке с мелками и грифельной доской. Марио она не вспоминала. Она даже не обратила внимания, что он исчез, будто вообще никогда не существовал. По привычке она бросила взгляд на противоположную сторону улицы и увидела Лоредану. Та, расположившись на ступеньке кафе «Спорт», разрисовывала новенькими цветными карандашами картинку в альбоме для раскрашивания. Неожиданно для себя Соня почувствовала, как в ней нарастает беспричинная злость. Восхищение, с каким она всегда смотрела на «девочку напротив», превратилось в презрение, обожание — в ненависть. Молниеносно сорвавшись с места, она перебежала запретную полосу улицы и набросилась на Лоредану. Выхватив из ее рук альбом, она разорвала его на мелкие кусочки, а затем принялась топтать ногами новенькие красивые карандаши. Растерявшаяся Лоредана молча смотрела на свою обидчицу, но через несколько секунд пришла в себя и громко взмолилась:
— Мой альбом! Мои карандаши!
