— Ты должна сделать аборт, — решительно заявила Соня.
— Ни за что, — столь же решительно ответила Мария Карлотта.
Прошла неделя, и Мария Карлотта вспомнила эту неприятную сцену, подъезжая в гондоле к дому — старинному палаццо Маццон, чье отражение плясало и кривилось во взбаламученной катерами маслянистой воде Канале Гранде.
Хотя предыдущие владельцы и подпортили фасад, ремонтируя дворец, он с его характерными стрельчатыми окнами и арочными лоджиями второго этажа, почти такими же, как во Дворце дожей, по-прежнему оставался ярким образцом готической архитектуры. Джованни Ровести приобрел его в начале пятидесятых, отреставрировал и после смерти завещал сыну и невестке. Пять лет назад Антонио умер, и Соня с Марией Карлоттой остались здесь вдвоем. Много историй хранил этот великолепный дворец, построенный когда-то Альвизе Маццоном и теперь принадлежавший Соне Бренна Ровести.
Мария Карлотта любовалась своим домом, но по мере приближения к нему с болью обнаруживала все новые признаки разрушения. Двери подгнили, ступени маленькой пристани ушли под воду, которая уже почти достигла уровня первого этажа. Внутри здание было в еще более плачевном состоянии: от постоянной влаги вздыбились полы, обвалилась штукатурка, потускнели и осыпались великолепные фрески. Чтобы привести дворец в порядок, нужны были огромные деньги, которых у семьи Ровести в результате недальновидной издательской политики больше не было. Старик Ровести оставил своим наследникам, помимо издательства, дома, виллы, земельные владения, акции доходных предприятий, разбросанных по всему миру. За считанные годы от этого состояния не осталось и следа — империя, созданная усилиями Джованни Ровести, рухнула.
Мария Карлотта оказалась в семье единственной, кому удалось сохранить наследство: завещанный ей дедом типографский станок, имеющий чисто символическую ценность, стоял здесь, в нижнем вестибюле палаццо Маццон, сверкающий и бесполезный. «Бедный дедушка, — думала Мария Карлотта, — он доверил мне свой амулет, символ своей империи».
Она только что простилась на пьяццале Рома со своим другом Макси, который отправился в Милан делать фоторепортаж для «Стиля» — одного из самых престижных журналов мод. Она хотела поехать с ним, но Макси категорически воспротивился:
— Я еду всего на пару дней. Как вернусь, звякну.
Макси, подобно всем американцам, не отличался хорошим воспитанием, но Мария Карлотта привыкла к его экстравагантным манерам, как, впрочем, и к его самоуверенности; ей все в нем нравилось, тем более что Макси был очень красив. Уже год, как они были вместе, и, поскольку Макси был ее первым мужчиной, ей казалось, что он так же привязан к ней, как и она к нему. Когда Мария Карлотта отдалась ему в первый раз, он до слез смеялся над ее невинностью. Тогда ей было немного страшно, но со временем и она стала получать удовольствие от их любовных занятий, а главное — в минуты близости она не чувствовала себя одинокой. «Шлюха!» — это брошенное матерью слово продолжало жечь ее. Мария Карлотта подумала, что мать, видимо, относится к тому типу женщин, которые ищут в мужчине не друга или сексуального партнера, а прежде всего человека, способного создать материальный комфорт. С милым рай и в шалаше — это не про нее.
