— Джералдтон? — удивился я. — Это же черт знает где!
— Он купил там землю под могилу.
Я шумно вздохнул и сказал:
— Интересно, будет ли на похоронах еще кто-нибудь...
Через три дня за пятьсот миль я стоял под палящим солнцем, слушая заупокойную молитву, и смотрел, как четверо крепких могильщиков опускали в землю гроб с телом Питеркина.
Я был там не один. Немного спустя после того, как я вошел в церковь, послышался звонкий стук каблуков. Я обернулся и увидел, что какая-то женщина в черном села на заднюю скамью. Ее лицо было закрыто вуалью, и в тот момент я не смог ее разглядеть. Позднее, когда Питеркина уже похоронили, мне все-таки удалось рассмотреть ее. Я заметил чуть раскосые глаза и широкие скулы: азиатка, около тридцати лет, привлекательная.
Она проходила мимо меня, и я спросил:
— Вас зовут Ник?
Ответа я не получил. Она тотчас уехала в сверкающем голубом «холдене», каких вокруг тысячи. Подошел священник, сказал:
— Торопится.
— Знаете, кто она?
Он покачал головой.
— Вы хорошо знали Питеркина?
— Ни разу с ним не встречался. Землю под могилу он купил здесь тридцать лет назад. Не пойму, почему именно в Джералдтоне. Его с этими краями вроде бы ничего не связывало.
— Странно.
— Вообще-то я здесь новенький. Может быть, он когда-то жил здесь.
Я сказал, что, по-моему, Питеркин одно время занимался ловлей лангустов. Священник рассеянно кивнул.
— Он все приготовил. Купил могилу. И даже заказал себе надгробную плиту.
— Когда он это сделал?
— Понятия не имею. Думаю, довольно давно. Она у нас на складе.
— Я хотел бы взглянуть на нее.
— Пожалуйста, пойдемте.
Мы собрались уходить, я заметил, что за нами наблюдает какой-то парень в темной шляпе. Он уже некоторое время стоял метрах в ста от нас.
Плита, завернутая в гофрированную бумагу и перевязанная бечевкой, была прислонена к асбестовой стене.
— Их нечасто готовят заранее, — заметил священник. — Люди ведь не знают, когда умрут. Да, по-моему, и не хотят знать.
Он перерезал бечевку перочинным ножом, убрал бумагу, и мы принялись разглядывать плиту. Обычно на надгробиях красуются довольно многословные надписи: «Горячо любимый супруг Элизабет Мэри и отец Альберта, Генри, Джейн, Элизы» и так далее плюс даты рождения и смерти. На этой же было выведено лишь одно слово «Питеркин» и рисунок — древесный листок, высеченный так же грубо, как и само имя.
Смело. Понятно, что он сделал это собственноручно.
Через несколько минут я уже ехал обратно на юг. Ничего не поделаешь.
