Её лицо горело негодованием, и Максиму это почему-то ужасно нравилось.
— Может быть, найдем какое-нибудь спокойное место и обсудим этот непростой вопрос?
Она остановилась посреди улицы.
— Спасибо, я отлично знаю, чем заканчивается ваше «спокойное место»! Мне рассказывали, что было две недели назад.
— А мне не рассказывали. Я только вчера только прилетел из Мексики.
Взглянув на него как внезапно разбуженный человек, она пожала плечами.
— И что? Твои друзья тебе ещё не успели похвастаться? Как они танцовщиц из «Килиманджаро» завезли на дачу и издевались над ними два дня? Одной волосы обрили наголо… И так далее. А потом выкинули на трассе в пять часов утра. И им за это ничего не будет, потому что девчонки, конечно, в милицию не пошли…
Волосы у нее были нежного золотистого цвета, а тонкий пушок на щеках служил доказательством естественной природы этого золота.
— Хочешь, я прочту тебе стихи? — предложил Максим.
Она остановилась посреди тротуара.
— Ты как отзвук забытого гимна в моей темной и дикой судьбе… О, Кармен! Мне печально и дивно, что приснился мне сон о тебе.
Прохожие оборачивались на них, некоторые улыбались.
— А ты, оказывается, тот ещё псих! — воскликнула она, тоже не сдержав улыбки. — Ладно, пойдем уж лучше в кафе, а то нас в обезьянник заберут. Только я сама за себя заплачу, ясно? И не воображай, что ты меня покорил. Мне вообще нравятся взрослые мужчины, а двадцатилетних мальчиков я не люблю, у них мозгов нет.
Максим посмотрел в её синие глаза и решил, что не слишком удачно выбрал стихотворение.
Дитя слепого старца, Антигона,
Куда пришли мы, в град каких людей?
Софокл
Решение отца о реструктуризации холдинга поразило Марьяну как своей неожиданностью, так и ничем не оправданной несвоевременностью. Она привыкла безоговорочно доверять отцовской интуиции во всем, что касалось бизнеса, но в этот раз впервые его авторитет готов был пошатнуться.
Высказать свои опасения вслух она не могла, зная, что отец никогда не признаёт своей неправоты и в ответ на критику только измучит её гневным молчанием и недовольством. Вдобавок её удерживала гордость — она привыкла к тому, что последние несколько лет любое важное решение отец в первую очередь обсуждал с ней, и теперь её самолюбие было болезненно задето.
Поэтому воображаемые диалоги с отцом, которые она постоянно вела, приобретали всё более напряженный тон. «Эта ошибка может обойтись нам очень дорого, — повторяла она, поливая цветы в оранжерее, которой уже много лет занималась сама. — Я чувствую — всё пойдет совсем не так, как ты задумал, и кончится провалом. Прошу тебя, откажись от этой затеи. Оставим всё как есть, и просто будем работать ещё больше. В конце концов, у меня тоже есть право голоса в компании, и я категорически против этого раздела, который ты затеял так внезапно, никого не информировав».
